Куриный Бог (сборник)

22
18
20
22
24
26
28
30

— Оставьте меня в покое! Ну чего вы привязались ко мне?! Отстаньте, уроды! Я не бард! Я не умею петь. Я вообще не ваш. Я человек. Я даже не знаю по-вашему…

— Это не важно. Мы выучились вашему языку, чтобы ты пел для нас. Пой.

— Как? — всхлипнул Фома.

— Как хочешь.

— Я не буду петь для нелюдей, вы только и можете что кур морить. Вот вся ваша доблесть!

Зеленая кожа кэлпи явственно потемнела. Будь кэлпи человеком, Фома решил бы, что он покраснел от стыда. Остальные переглянулись и одновременно выплеснули свои чаши в костер. Костер выбросил круглое облачко пара.

— Если мы нападем отважно, ты будешь петь для нас?

— Я вообще не буду петь, — сказал Фома. В животе у него сделалось пусто, а на сердце — легко. Порезы на ноге горели и отчаянно чесались. — Я лучше сдохну.

Кэлпи вновь переглянулись. Они начали переговариваться между собой, тихо, на своем языке.

Тот, что сидел рядом с Фомой на корточках, встал, шурша змеиной кожей штанов.

— Я лучше сдохну, — повторил Фома безнадежно.

— Лезь в лодку, — сказал кэлпи.

Фома выпрямился и сжал губы. Значит, я прав и надо быть твердым, думал он. Надо быть твердым, надо быть храбрым. Не бояться их, вести себя как Леонид-истребитель, неустрашимый борец с захватчиками. Тогда тебя будут уважать даже враги. Я показал им, что не боюсь, что не буду служить им, и они вернут меня домой. Ободранная нога болела, но Фома не проронил ни стона. Правда, похоже, никто не обратил на это внимания. Его враги сидели у погасшего костра, занимаясь домашним и неважным: чинили одежду костяными иглами, плели какие-то веревки, а один вытащил крохотные пяльцы и — вот урод! — начал вышивать на замшевом лоскуте ивовую ветвь.

Почему-то Фома снова почувствовал себя обманутым.

Кэлпи с красноглазой серебряной рыбкой в мочке уха прыгнул в лодку, подхватил шест и резко оттолкнулся. Лодка задрала нос и понеслась по темной воде; остров кэлпи остался за спиной, мелькали кучи плавника, плавучие гнезда поганок, мусор, принесенный дальним приливом, заросшие ивняком островки. Мы плывем домой, думал Фома в такт ударам шеста, домой, домой…

— Высади меня у мола, — великодушно сказал он, — дальше я сам.

Кэлпи не ответил.

— Мы вас не трогали, — примирительно продолжил Фома, — вы первые начали.

Кэлпи налег на шест. Под днищем лодки прошла, выбрасывая лапки, огромная бледная лягушка.

Откуда-то издалека доносился глуховатый шум, словно там, за зарослями тростника, обрушивалась сама в себя гигантская волна. Остро пахло солью и водорослями.