— Вот только позволят ли? — обеспокоенно продолжал будущий пчеловод. — Все-таки это сильно изменит биоту. Пчелы, цветы-медоносы…
— Позволят. Им не надо беречь эту биоту. Им важно сохранить свою, — рассеянно отозвался он. — Ну, потеснят виды с материнки на какой-то одной варианте автохтонную флору-фауну, ничего страшного. Вариант много. Собственно… мы и так влезли в чужую биоту по самое не хочу. Каждый человек — среда обитания всяких разных организмов. Одних симбиотических бактерий, если собрать, получится килограмм… А есть еще и скрытые патогенные… и вирусы… и ретровирусы. А ретровирус — это…
— Знаю, — парню явно было лестно, что с ним ведут такой серьезный мужской разговор, — конструктор генома.
— Да. К тому же есть еще куры. А в перспективе — свиньи.
Ну да, мы осторожны. Козы выедают все подряд. Овцы формируют под себя образ жизни племен-овцеводов, превращают оседлые племена в кочевников, уводят мальчиков и мужчин — самую дееспособную часть населения — на пастбища. Лошади слишком нежные, слишком разборчивые… хотя в перспективе, наверное, с ними все было бы как надо. А вот свиньи лопают что дают, быстро наращивают биомассу и занимаются своим делом, пока люди занимаются своим. Куры тоже удобны для ассимиляции, хотя есть проблемы, конечно. Всегда есть шанс перезаразить местную биоту какой-то безобидной для кур скрытой инфекцией. Или наоборот — подхватить такую инфекцию от местной фауны… Да, куры…
Он на миг прикрыл глаза.
Когда открыл, вокруг были все те же дружелюбные загорелые лица. Смех, тихие разговоры.
Со временем — если его хватит, этого времени — надо будет уговорить страны Мадридского протокола попробовать кардинально иной путь, подумал он. Не резервный семенной фонд, не генетически чистый материал, напротив — сплошь генно-модифицированные формы, бобовые с полным набором незаменимых аминокислот, суперкалорийные грибы, все такое… Чтобы не приходилось резать животных. Разводить лошадей для работы, кур — на яйца, коров — на молоко, при подготовке колонистов — гипноз, психотренинг: убивать нельзя, причинять боль нельзя, уважать чужую жизнь, не разделять разумных и неразумных… Развивать эмпатию, учиться состраданию, поднимать, как это ни дико звучит, другие виды животных до себя, и черт с ней, с биотой, с резервным генофондом, со всеми этими подстраховками, запасами на крайний случай, с жалкими и постыдными видами на то, что, когда мы окончательно загубим свою Землю, уничтожим все, до чего еще не успели дотянуться наши жадные неловкие ручки, когда все вытопчем, развалим и съедим, нам будет куда бежать или, по крайней мере, откуда вывозить, распределять, прививать, подсаживать, переопылять…
Чем черт не шутит, быть может, удастся в конце концов на новой варианте Земли вывести новую варианту Человека Разумного, который будет не только топтать и портить, а любить, сотрудничать, беречь… Новая Коэволюция — разве не великая задача? Возможно, самая великая из тех, что нам по плечу. Ведь не считать же великой задачей уничтожение Гольфстрима, в самом деле…
Тяжелый торжественный «бомммм» где-то там, в освещенных теплым светом глубинах дома, заставил его вздрогнуть.
— А! — сказал собеседник с гордостью. — Это часы. Нет, правда. Настоящие, с боем. Начало двадцатого века, честное слово. Мы завербовались большой семьей и решили — пускай будет одна реликвия на всех, зато большая. Здо́рово, а?
— Часы — это хорошо, — согласился он.
— Такие и на материнке мало у кого имеются!
— Да, верно.
Мягкие синие сумерки стелились над поселением, как переливающееся шелковое полотнище. К запаху свежей древесины примешался запах мокрой зелени — выпала роса. Кто-то прошуршал в кустарнике — наверное, безопасный, раз никто не обратил внимания.
«Боммм» — повторили часы.
А русоволосая девушка сказала:
— Возьмите еще печенья. Пожалуйста.
Дорожная пыль была чуть прибита росой; чужая трава выбрасывала, стелясь вдоль низеньких оград, острые сизые стрелы, он шел мимо отворенных дверей, мимо домов, где кто-то готовил ужин, стирал на веранде, купал ребенка, плотничал или просто сидел в кресле-качалке, глядя на вечереющее небо. На какой-то момент он словно очутился у дома своего детства, в старом поселке со скрипучими калитками и резными наличниками, чудом уцелевшем в лапах мегаполиса, зацепившемся за край существования, а потом сметенном строительным бумом и безумной, неприличной просто ценой за каждый метр пригодной для жизни земли. Ну да, здесь не растут за оградой цветы, ну и хрен с ним. А может, и правда, заведут они пчел, выпишут семена, и будут из-за каждого штакетника выглядывать веселые мордочки подсолнухов… Если пчелы приживутся, можно будет и фруктовые деревья высаживать… Не может быть, думал он. Неужели? Не может быть…
— Скажи! Скажи!
ebooksa