Он приостановился. Трое мальчиков лет семи обступили белобрысую девочку, то ли помладше, то ли просто миниатюрную. Девочка в домотканом холщовом сарафане мотала головой, ладошка что-то сжимала у горла — крестик?
— Это чтобы ты была умная? Да? Потому что ты дура. Дура ведь?
Лицо девочки жалобно скривилось, мокрые ресницы торчали в стороны, как иголочки.
— Нет, это чтобы ты выросла красивая. Потому что ты уродина.
— Нет, это чтобы она вообще выросла. Она же карлица.
Девочка всхлипнула, по-прежнему придерживая ладошку у горла.
— Парни, — сказал он, выступая из тени штакетника, — у вас совесть есть?
— А мы чего? — Самый высокий мальчик вытер нос рукавом. — А она чего?
— Я уже даже не говорю, что вас трое на одного. Но девочек вообще нельзя обижать, — сказал он сурово, — уже хотя бы потому, что девочка не может дать сдачи.
— А вдруг может? — спросил еще один, круглоголовый и веснушчатый. — Вдруг у нее как раз для этого? Чтобы могла сдачу дать?
— Нет! — тоненько взвизгнула девочка, и слезы полились по щекам особенно густо и быстро, ручейками. — Это для того, чтобы меня любили!
— Так ведь тебя все равно никто не любит. — Самый высокий разглядывал девочку с каким-то даже научным интересом.
Девочка заплакала еще громче, схватилась руками за щеки, словно для того, чтобы удержать слезы, и он увидел наконец, что такое она прятала, — просто камешек на шнурке. Куриный Бог. Когда-то давным-давно они с сестрой тоже любили собирать такие…
По-прежнему прижимая руки к щекам и горько плача, девочка повернулась и побежала вдоль улицы. Она была босая. Похоже, здесь все дети бегают босиком, благословенное место.
— Ее обманули, — задумчиво сказал высокий, глядя ей вслед, — это не для того. Это для чего-то другого. А для чего, она и сама не знает. Ну что, пошли, что ли?
В затененной комнате с голыми, опять же пахнущими свежим деревом стенами он лег на грубо сколоченную койку и с наслаждением вытянулся. Планшет он пристроил на животе. Глаза уже ощутимо пощипывало, вообще-то хорошо бы поспать, но перед сном он хотел впихнуть в себя как можно больше данных — чтобы во сне было что обрабатывать, над чем трудиться. Самые удачные наития к нему приходили по утрам, в странном состоянии между сном и бодрствованием, когда сознание стягивает и сшивает причудливые ассоциации.
Отчетность по агрикультурам он просмотрел мельком — и так понятно, что посевы дали хорошие всходы, что элитные сорта твердых пшениц и ржи способны не только прокормить колонию, но и вернуться зерном на материнку в качестве отсроченной платы за поставленное через дорогущий портал оборудование, предметы первой необходимости и агротехнику. Что еще важнее — посевы диких зерновых тоже дали хорошие всходы, а это значит, что сейчас, когда центры происхождения культурных растений со всем их потенциальным генетическим разнообразием уничтожены локальными конфликтами или просто недоступны (интересно, почему локальные конфликты чаще всего случаются именно в очагах формообразования, словно сама земля там и впрямь бурлит избыточной силой?), человечество не потеряет их окончательно — пусть не на материнке, но на бесконечном числе вариативных Земель… И старые сорта, вытесненные на материнке генными модификатами, не потеряет тоже. Генным модификатам в колонии хода нет: таково условие игры.
Эта варианта материнки, кстати, вроде вполне приемлема — с хорошей биотой, правда, без коэволюции цветковых растений и насекомых-опылителей. Ну да, в какой-то степени это, может, и к лучшему… Колонисты пока что останутся без меда, что да, то да.
Интересней другое…
Он умел угадывать фальшь. Мимика, движения глаз, движения рук, интонации… Никого так не тренируют, как инспекторов, и не только на скорость реакции и выносливость. Захар не врал. Тут все было в порядке — ни борьбы за власть, ни конкуренции, ни стяжательства, ни эксплуатации. Мечта человечества.
ebooksa