Когда зять сказал им с Инессой, что его за границу пригласили работать, проект какой-то совместный наметился, они сначала испугались: увезёт близнецов с собой! Но Павел даже не заикнулся о девочках. С одной стороны им претило подобное равнодушие к детям. Ведь, какой страшный удар приняли на себя неокрепшие души: их родную мать убили. А посовещавшись, решили: оно и к лучшему, что Пашка безразличный такой. Зато девочки с ними остались.
Пенсия у Яна была невелика, что делать, не всем же «Народного» дают. Но после смерти Инессы зять оттуда, из-за границы денег в два раза больше присылать стал, хотя старик не просил его вовсе. Нет, ну, намекнул раз, что девочки растут и хорошеют день ото дня, им наряды требуются. Пашке два раза повторять не надо, недаром профессор!
Старика немного обижало, что немало лет уж пробежало, как Павел улетел в далёкую Австралию, а ни разу родину зять не проведал. И звонил редко, ссылаясь на то, что телефония там очень дорогая.
« Семью, наверное, себе на чужбине завёл, – размышлял старик, – вот и чурается нас. Может, и не рассказал, что оставил детей в Москве? К себе тоже не зовёт. Мы бы и не поехали, но хоть ради приличия…»
Поначалу в письмах зять помногу и с восхищением описывал красоты экзотического материка. О достопримечательностях и разнообразии зданий в столице Австралии – Сиднее. И как великолепен океан! Что на улице, где он живет, множество эвкалиптов с жёсткими синеватыми листьями, на которых висят плоды различных форм. Попугаи с ярким оперением по-хозяйски летают, громко кричат и поедают эвкалиптовые плоды. В сумерках появляются огромные летучие мыши, как их называют – фруктовые, размах крыльев у них почти метр. Как к нему в гараж забрался опоссум – сумчатый зверёк величиной с кошку, очень милый и совсем не агрессивный. Павел писал обо всём, но ни слова о работе или личной жизни.
Дед читал девочкам письма отца за вечерним чаепитием. Внучки внимательно слушали, но он не видел интереса в их глазах – так, дань вежливости. А вскоре и читать стало нечего. Письма Павел больше не писал, ограничивался денежными переводами и короткими телефонными звонками.
Близнецы вовсе не скучали по отцу. Они вообще нуждались, казалось, только в обществе друг друга. Взрослея, девочки становились всё более самостоятельными и независимыми. В гимназии, куда их перевели после смерти матери, друзей они так и не нашли. Учёба им давалась легко, они были лучшими ученицами школы, и учителя с уверенность утверждали – будущими золотыми медалистками. Сколько дед ни пытал, куда внучки собираются идти учиться дальше, они лишь пожимали плечами в ответ. В одной из комнат квартиры девочки соорудили себе лабораторию, которую, став старшеклассницами, стали запирать от любопытного деда. Что они там за опыты проводили, старик ума приложить не мог. Он подкрадывался к двери и прислушивался, пытаясь уловить звуки и голоса в закрытом помещении. Но в комнате стояла мёртвая тишина. Природная любознательность не давала покоя старику. Да и волновался он, мало ли чем внучки занимаются? Вон, одного студента недавно по телевизору показывали. Он, что удумал, засранец: дома коноплю выращивал. Конечно, его внучки – девушки разумные, воспитанные, но кто её разберёт, что на уме у современной молодёжи?
Был у Яна старинный приятель, ещё в школе скорешились. Хоть из разных социальных слоев они: Яник – профессорский отпрыск, а Фаридка – сын татарина-сапожника, дружбу детскую пронесли через всю жизнь. После школы надолго разбежались их пути-дорожки. Яник в «Щуку» поступил, а Фарид отправился постигать тюремные университеты, сев в первый раз в семнадцать лет за разбойное нападение на продуктовый магазин. Отсидки следовали одна за другой, и только разменяв полтинник, одумался Фарид, завязал с уголовкой и даже женился. К нему и обратился Ян за помощью: попросил отмычки достать. Фарид удивился, но отмычки привёз. Друг не приставал с вопросами, зная, что рано или поздно Ян сам расколется, зачем ему отмычки понадобились. Приятели душевно посидели, почаёвничали, с недавнего времени со спиртным оба завязали. Ян проводил приятеля и, не теряя времени, пока девочки из школы не вернулись, принялся ковырять отмычками замок двери в их лабораторию. Наконец, механизм поддался, и старик вошёл в комнату. Там царил идеальный порядок. Интерьер ничем не намекал, что здесь живут две юные особы. Ни неубранной косметики, ни брошенных второпях предметов туалета – ничего легкомысленного. Это была обитель педантов.
На одном из письменных столов стоял электронный микроскоп.
« Дорогая игрушка, – подивился старик. – Вот они на что Пашкины подарочные деньги тратят. Не то, что вертихвостки всякие – на колечки и сумочки!»
Рядом лежал толстый журнал, в который близнецы, судя по всему, заносили результаты исследований. Старик полистал его, взглядом скользя по страницам. Никаких упоминаний наркотических веществ, которые были известны ему по телевизионным криминальным обзорам или газетным статьям. Большая часть текстов в журнале, насколько он понял, была написана на латыни. Часто упоминались слова «клетка», «ядро», «эмбрион», «генотип».
Все полки, второй стол, даже подоконник были уставлены всевозможными колбами, чашками Петри, банками с растворами и пробирками. Тут же стояло несколько штативов и спиртовая горелка. Внезапно от шкафа послышалось тихое шуршание. Старик медленно подошел к нему и рывком открыл дверцу. В большой клетке сидела пара огромных крыс и внимательно смотрела на него. Крысы были упитанные и …беременные. Дед осторожно прикрыл дверку.
«Умнички мои, – умилился старик – в медицинский собрались! Будут у меня на старости лет два личных врача. А скрывают, сюрприз деду сделать решили. Надо Павлику рассказать при случае, что дочери от отца не отстают, по его стопам пойдут. Продолжат династию Горяевых!»
Он огляделся: не оставил ли следов своего непрошенного вторжения? Поправил журнал на столе и вышел. О том, чтобы закрыть отмычкой замок, на радостях и от гордости за любимых внучек, дед совершенно забыл.
… «Утро красит нежным светом…» – бодро напевал Ян Янович, паркуя свою старенькую, но всё ещё крепкую «копейку» возле ворот дачного участка. Он чувствовал себя необыкновенно молодым и счастливым. Даже мысль о том, что Павел давно не звонил, не грызла его. Яна прямо распирало от желания открыть зятю секрет, который скрывали девочки. Он пробовал несколько раз сам дозвониться до него, но автоответчик бодро тараторил непонятную для старика абракадабру. Доверять тайну механической игрушке Ян не хотел.
Майское солнышко ласково пригревало оживавшую после долгих зимних холодов землю. На участке снег сошёл весь, только в тени за домом старик обнаружил заскорузлую серую наледь. Он легко разбил её лопатой и выбросил на припёк. Настроение у старика с утра было замечательное. Впереди три праздничных дня, которые они проведут вместе на даче – он и девочки. Погоду обещали превосходную, и Ян надеялся, что хоть на этот раз метеорологи дали верный прогноз, а не ткнули пальцем в небо. Тёплый ветер обдувал разгорячённого огородными работами старика. Он перекапывал гряды, а сам с нетерпением торопил время в ожидании акварельного майского вечера, когда приедут из города его ненаглядные внучки.
Близнецы приехали к ужину. Они долго сидели с дедом за столом: слушали его бесконечные рассказы о театре, с кем из великих актеров ему довелось играть на сцене. Потом все вместе вышли на прогулку по центральной улице дачного посёлка. Ян гордо шествовал меж двух молодых красавиц, важно кивая на приветствия знакомых. Он искоса любовался внучками: грациозностью их стати, крупными рыжими локонами длинных волос. Изяществом движений рук и загадочным блеском зелёных глаз. Нет, не зелёных, а голубых. Ян Янович мысленно обругал себя «выжившим из ума маразматиком». Это же надо, не помнить, какого цвета глаза у его драгоценных девочек…
Ночью Ян проснулся внезапно, словно его кто-то толкнул в бок. Он хотел приподнять голову с подушки, но тут же уронил назад. Страшная боль пульсировала в висках, голова кружилась и мутило.
« Давление наверно поднялось. Погода поменяется, – огорчился старик. – Опять нас обманул Гидрометцентр…»
Он с трудом заставил себя сесть и потянулся к тумбочке, где лежали лекарства. В комнате было темно, отчего- то уличный фонарь не горел. Он глянул в сторону двери и вздрогнул. Безмолвный и недвижимый силуэт стоял на пороге.
ebooksa