Гарри Поттер и орден феникса

22
18
20
22
24
26
28
30

Гарри, мгновение поколебавшись, ответил:

– Писал.

– Ну, это не смертельно, – сказал Рон.

– Угу, – отозвался Гарри.

– Слушай! Я и забыл… Она отпустила тебя на пятницу?

– Нет, – мотнул головой Гарри.

Рон сочувственно застонал.

Для Гарри начался еще один отвратительный день. На превращениях он оказался хуже всех, поскольку не успел отработать исчезальное заклинание, а лечурку пришлось дорисовывать вместо обеда. Между тем профессора Макгонаголл, Гниллер-Планк и Синистра дали новые домашние задания, и выполнить их вечером не было никакой надежды – из-за наказания. В довершение ко всему за ужином на него опять напала Ангелина Джонсон. Узнав, что он не придет на отборочные испытания, она сказала, что не в восторге от его отношения к делу и что игроки, которые рассчитывают остаться в команде, должны ставить тренировки превыше прочих занятий.

– Я что, виноват, что меня наказали?! – заорал Гарри ей вслед. – Думаешь, мне больше нравится сидеть с этой старой жабой?

– Зато тебе приходится всего-навсего писать, – утешила Гермиона, когда Гарри без сил опустился на место и уже без аппетита посмотрел на пирог с мясом и почками, – могло быть гораздо хуже…

Гарри открыл было рот, потом закрыл и кивнул. Он сам толком не понимал, почему не хочет рассказать друзьям, что на самом деле произошло в кабинете Кхембридж, но точно знал, что не желает прочесть ужас на их лицах: от их сострадания станет только хуже и труднее будет встретить новое испытание. Кроме того, он чувствовал, что это их с Кхембридж личное дело, тайное состязание характеров, и та будет рада, если выяснится, что он кому-то пожаловался.

– Просто слов нет, сколько нам всего назадавали, – несчастным голосом сказал Рон.

– Что ж ты вчера ничего не делал? – спросила Гермиона. – И вообще, где ты был?

– Я… Да так… Погулять захотелось, – уклончиво ответил Рон.

И Гарри понял, что он здесь не единственный, у кого есть секреты.

Второй вечер у Кхембридж был ничуть не лучше первого. Кожа на руке стала гораздо чувствительнее и вскоре сильно воспалилась. Едва ли она и дальше будет заживать быстро, как и вначале. Наверное, вскоре порез перестанет исчезать, и тогда, надо надеяться, Кхембридж будет удовлетворена. Гарри не позволял себе вскрикивать от боли и за все время пребывания в кабинете не произнес ни слова, за исключением «добрый вечер» и «доброй ночи». Как и вчера, отпустили его уже после полуночи.

Но положение с домашними заданиями становилось отчаянным, поэтому, вернувшись в гриффиндорскую башню, Гарри, невзирая на смертельную усталость, не пошел спать, а взял книжки и сел за сочинение о лунном камне. Когда закончил, было уже полтретьего ночи. Он знал, что выполнил работу из рук вон плохо, но что поделаешь: если вообще ничего не сдать, на него наложит взыскание еще и Злей. После сочинения Гарри наспех ответил на вопросы, которые задала профессор Макгонаголл, настрочил что-то о правилах обращения с лечурками и, шатаясь, побрел в спальню. Там он, не раздеваясь, повалился поверх покрывала и мгновенно заснул.

Четверг прошел в усталом дурмане. Рон тоже был как сонная муха, хотя Гарри и не понимал, с какой стати. Третий день наказания отличался лишь тем, что спустя два часа слова «я никогда не должен лгать» перестали пропадать и сочились кровью. Когда в равномерном скрипении пера возникла пауза, профессор Кхембридж подняла глаза.

– Ах, – мягко сказала она и подошла осмотреть руку Гарри. – Чудесно. Это послужит тебе хорошим напоминанием, верно? На сегодня достаточно.

– А завтра все равно приходить? – спросил Гарри, левой рукой поднимая с полу рюкзак, – правая уж очень болела.