– Гарри, ты прекрасно знаешь, что при Долорес Кхембридж профессор Злей не мог вести себя иначе, – веско сказал Думбльдор, – однако, как я уже говорил, он сразу передал твое сообщение членам Ордена. Кроме того, когда ты не вернулся из леса, именно он догадался, куда ты отправился. И именно он дал профессору Кхембридж фальшивый признавалиум, когда она хотела выведать у тебя местонахождение Сириуса.
Гарри не слушал. Ему доставляло зверское наслаждение обвинять Злея – казалось, так он снимает с себя часть вины; Думбльдор обязан с ним соглашаться.
– Злей… Злей… издевался над Сириусом за то, что он сидит дома… выставлял его трусом…
– Сириус был достаточно взрослым и умным, чтобы не обращать внимания на глупые выходки, – заметил Думбльдор.
– Злей отказался давать мне уроки окклуменции! – зарычал Гарри. – Он выкинул меня из своего кабинета!
– Знаю, – тяжко вздохнул Думбльдор. – Я же говорю, я напрасно не стал учить тебя сам… но тогда я был уверен: нет ничего опаснее, чем при мне открывать твое сознание Вольдеморту…
– Злей сделал только хуже, после уроков шрам болел намного сильнее… – Гарри вспомнил, что говорил Рон, и прибавил: – Может, он как раз и хотел, чтобы Вольдеморту было легче влезть в мое…
– Я доверяю Злотеусу Злею, – отрезал Думбльдор. – Но я забыл – и это еще одна ошибка старика, – что некоторые раны слишком глубоки и не затягиваются. Я полагал, что профессор Злей забыл свои обиды на твоего отца… Я ошибся.
– Но это нормально, да?! – заорал Гарри, не обращая внимания на возмущенные гримасы и неодобрительное бормотание портретов. – Злею можно ненавидеть моего отца, зато Сириусу нельзя ненавидеть Шкверчка?
– Сириус не ненавидел Шкверчка, – отозвался Думбльдор. – Он не удостаивал его внимания. Равнодушие и пренебрежение порою пагубнее откровенной неприязни… Фонтан, разрушенный сегодня ночью, был построен на лжи. Мы, колдуны, слишком долго обижали, угнетали тех, кто живет рядом с нами, и теперь должны пожинать плоды.
– ЗНАЧИТ, СИРИУС ПОЛУЧИЛ ПО ЗАСЛУГАМ, ДА? – истошно завопил Гарри.
– Этого я не говорил и не скажу никогда, – негромко ответил Думбльдор. – Сириус не был жесток, он хорошо относился к домовым эльфам вообще. Но он не любил Шкверчка, как живое напоминание об отчем доме, который ненавидел.
– Да, ненавидел! – надтреснуто воскликнул Гарри, вскочил и зашагал по комнате. Яркое солнце заливало все вокруг. Портреты внимательно следили за Гарри, который расхаживал по кабинету, ничего не видя перед собой. – Вы заперли его в ненавистном доме, вот почему он вчера так хотел оттуда уйти…
– Я пытался сохранить ему жизнь, – сказал Думбльдор.
– Людям не нравится, когда их запирают! – яростно крикнул Гарри. – Прошлым летом вы так же поступили со мной…
Думбльдор закрыл глаза и спрятал лицо в ладонях. Но этот нехарактерный жест, в котором так ясно читалась предельная усталость, или печаль, или что-то подобное, не смягчил Гарри. Наоборот, теперь, когда Думбльдор выказал слабость, Гарри только сильнее вскипел. Нечего тут быть жалким, когда Гарри хочется злиться и кричать.
Думбльдор убрал руки и посмотрел на Гарри сквозь свои очки-полумесяцы.
– Пришло время, Гарри, – произнес он, – рассказать тебе то, что я должен был рассказать еще пять лет назад. Пожалуйста, сядь. Я расскажу все. И прошу только об одном – проявить терпение. Ты еще сможешь на меня накричать – сделать что захочешь, – когда я закончу. Я тебя не остановлю.
Гарри некоторое время сверлил его ненавидящим взглядом, затем с размаху бросился в кресло перед столом.
Думбльдор помедлил, глядя в окно, на залитый солнцем двор, потом повернулся к Гарри и начал: