– Что ж, хорошее имя, – сказал Гарри и, поравнявшись с кузеном, зашагал с ним в ногу. – Но для меня ты навсегда «Дудинька Дюдюша».
– Я же сказал, ЗАТКНИСЬ! – Руки Дудли сжались в кулаки.
– А твои друзья знают, как тебя называет мамочка?
– Заткни свой поганый рот.
– А
Дудли молчал. Видимо, сосредоточил все усилия на том, чтобы не броситься на Гарри.
– Ладно, лучше расскажи, кого вы отметелили сегодня? – спросил тот, и улыбка исчезла с его лица. – Очередного малолетку? Насколько я знаю, пару дней назад не повезло Марку Эвансу…
– Он сам напросился, – пробурчал Дудли.
– Ах вот как?
– Он меня дразнил!
– Ой! Неужто он осмелился сказать, что ты похож на свинью, которую выучили ходить на задних ногах? Это не называется дразнить, Дуд, это называется говорить правду.
Желваки на лице Дудли ходили ходуном. Гарри испытывал огромное удовлетворение оттого, что ему удалось так сильно взбесить двоюродного брата; как будто вылил на Дудли свое раздражение – ведь больше его деть некуда.
Короткий путь из Магнолиевого проезда в Глициниевый переулок вел через тот самый проход, где Гарри впервые увидел Сириуса. Здесь было пустынно и намного темнее – никаких фонарей. С одной стороны возвышался забор, с другой – стены гаражей, и шаги звучали глухо.
– Думаешь, если у тебя эта штука, ты самый крутой, да? – сказал Дудли после короткого раздумья.
– Какая штука?
– Ну эта… эта твоя… которую ты прячешь.
Гарри опять ухмыльнулся:
– Дуд, да ты, видать, не такой тупой! Впрочем, иначе ты, пожалуй, не мог бы ходить и говорить одновременно.
Гарри достал палочку и заметил, как покосился на нее Дудли.
– Тебе нельзя, – поспешно заявил Дудли. – Я точно знаю. А то тебя исключат из твоей дебильной школы.