Багряный лес

Рука Рубена застыла на полпути к желанному бокалу, а его глаза выкатились из орбит от изумления. Он покраснел.

— Что?!

Том заметил, как отвернулся в сторону Макартур, пряча улыбку. Сразу стало понятным, что это он заранее предупредил бармена о пристрастии сенатора к дармовщине. Интересно, как выйдет из этого щекотливого положения виновник пристального внимания остальных.

— Что? — уже мягче спросил сенатор. — Этот превосходный напиток стоит всего четвертак?

Он полез в нагрудный карман, достал банкноту крупного достоинства и небрежно бросил ее на поднос.

— Я угощаю всех! — схватил он свой бокал и кивнул бармену. — Работай, парень!

И зарычал, что должно было означать смех. Его поддержали аплодисментами и свистом. Ликование усилилось, когда на поднос легли деньги Питсона и Томпсона.

— Это на крепкие напитки, — прокомментировал сенатор Томпсон. Питсон лишь согласно кивнул, одарив присутствующих скупой улыбкой.

— Что-то нет веселья! — возмутился Клаус Рубен. — У нас завтра мир в кармане, а мы тут просто так сидим. Я хочу танцев, джентльмены!

— Немного позже, сенатор, — мягко, но непреклонно ответил Макартур. — Все здесь собрались, чтобы послушать лейтенанта Редерсона…

— Да? — удивился Рубен. — Он поет? А я не знал?

Хохот пронесся по залу.

— Не знаю, — с широкой улыбкой ответил Макартур. — Но, уверяю, что танцует он превосходно! Глядя на него было очень трудно удержаться, уверяю вас.

— Это правда, лейтенант?

Том скромно улыбнулся.

— Какая у нас армия! — воскликнул сенатор. — Может, и бомба не нужна?

— Хорошее оружие хорошим солдатам, никогда не мешало, — ровным голосом произнес Льюис Томпсон. Всем было известно, что его семье принадлежит концессия на изготовление и снабжение армии автоматическим оружием. Знаменитые автоматы "Томпсон" знал весь мир. — Если оно попадет в руки таким бравым солдатам, — он подбородком указал на Редерсона, — можно не опасаться поражения в любой войне.

Он держался ровно и просто. Его сильный, только слегка окрашенный эмоциями голос достигал сердца, наполняя души слушателей огромной энергией. И, кроме этого, он умел говорить, что было редкостью даже на сенатском Олимпе. Он никогда не заискивал и не заигрывал с аудиторией, на манер того же толстяка Рубена, любившего пересыпать свою путаную речь простословием. Может быть, глава Сенатской комиссии по вопросам национальной безопасности не всегда говорил истинные вещи, не угождал моде и настроениям, но своей манерой всегда умел заставить к себе прислушаться и обсуждать им сказанное. В нем угадывался политик-долгожитель, которому совершенно не была необходима реклама. Кое-кто пророчил ему президентское кресло, и вполне могло случиться так, как предсказывали. Скорее всего, он на этом посту не достиг вершин в налаживании международных отношений, но, будучи крайне прагматичным промышленником, досконально знающим дело и экономику, мог, как надеялись многие, укрепить захворавшую после Великой депрессии и в ходе войны Америку — американцы не хотели больше испытывать нужду и выживать, а хотели радостей достатка и процветания, и замирали возле своих радиоприемников, перешептываясь: "Льюис говорит! Наш Льюис!", как и о Президенте, нисколько не умаляя роль последнего в своих судьбах. Фамилии Рузвельта и Томпсона к концу войны все больше звучали с равной силой. И сейчас здесь, в клубе Блю-Бек-форта, на сенатора смотрели, как на бога, принимая как должное то, что он не бросил денег на поднос потому, что "парень знает, что делает!"

Когда Томпсон говорил, все остальные члены комиссии поникли, и более всех Рубен — сенатор недолюбливал своего коллегу за уже известные качества, но не мог предпринять против него никаких эффективных мер, так как все предпринятое могло сработать с эффектом бумеранга, разбив карьеру Рубена. С невообразимым по мощности авторитетом Льюиса Томпсона было опасно воевать, зная, что в любой момент сенатор может пустить в ход свою тяжелую артиллерию, которой не было у Рубена — капитал. Рубен сидел в кресле, жевал сигару и задумчиво мял пальцами свой четвертый или пятый подбородок. Его застывшее лицо говорило в немой злобе: "Черт бы побрал этого недоноска, райскую птичку, Томпсона! Он, наверняка, специально унизил мою роль, как главы комиссии, взяв слово первым из всех! Но что я могу сделать? Вырвать бы его поганый язык!"

— …Становится ясным и очевидным, что на руинах Третьего рейха начнет расти и развиваться новая цивилизация, — продолжал говорить Томпсон, время от времени поворачивая голову из стороны в сторону, пытая окружающих острым взглядом светло-серых глаз, — и как бы не хотелось современным политикам приписывать особое значение именно американцам в этой войне, надо прямо говорить, что первенство в победе над фашистской Германией принадлежит только русским. Наше запоздалое вступление в войну — это только торопливый бег вдогонку за призовыми венками славы. И долг американского солдата — успеть своим мужеством и геройством доказать, что он также заслуживает чести за свое стремление достичь мира, покончив с войной. Нам досталось мало этой войны, но не следует огорчать тем, кто желает настоящего мужского дела: ваших сил и знаний понадобится еще больше, чтобы вскоре после войны сделать нашу державу самой могущественной в мире. Это будет мирный труд, мирная служба. Русские уйдут домой, чтобы поднимать из руин свои дома, и главная забота о мире на планете ляжет на ваши плечи. Никто не сомневается, что последний день Гитлера уже не за горами, но после него будет появляться немало тех, кто на его примере пожелает растоптать и потопить в крови самое великое достижение человечества — демократию, право человека на свободы, которые уже сами по себе являются опасными для тех, кто мнит себя мировым поработителем и тираном. Необходимо защищать мир от них. Я повторюсь: это будет мирный труд, мирная служба, и добавлю: с оружием в руках. Достижения мира, будущую безопасность человечества, его судьбу будет защищать американский солдат…