— Думаешь, я не знаю, как меня все называют? — Он кивнул на портрет. — Вот. Писатель, уважаемый человек, не какой-то там животный.
— Остроумно, — оценил я.
В дверь затарабанили. Не дожидаясь разрешения, вломился лесовичок, пылающий гневом праведным. Шагнул к столу и сжал кулак:
— Он не виноват! Они напали, он…
— Присядьте. — Достоевский кивнул на диван.
Он сказал это, будто тигр рыкнул — лесовичок метнулся туда и оцепенел.
— Рассказывай, что случилось, — обратился ко мне хозяин кабинета.
— Товарищ… Николай продает елки от лесхоза. К нему подошли двое и попросили увеличить цену втрое. Он не согласился. Мы немного повздорили.
Достоевский ухмыльнулся уголком рта.
— Немного… Охотно верю. — Он сцепил пальцы, украшенные крупными перстнями.
— Отпустите их, я не имею к ним претензий.
Чего он хочет? «Эмпатия» подсказала, что первое его желание — есть, второе — поехать наконец домой, его все задолбали.
— А в следующий раз на твоем месте окажется кто-то послабее. Нет уж. Я за это место отвечаю, и не потерплю на своей территории беспредела.
Он прав. Но и мужиков, доведенных до отчаяния, можно понять. Вспомнилось ощущение беспомощности, когда ты вдруг оказываешься на пути катка системы.
Набравшись дерзости, я сказал:
— Товарищ Халилов. Как советский человек советского человека прошу дать тем товарищам второй шанс…
Он поджал губы и отмахнулся:
— Отработают до Нового года грузчиками по очереди — и свободны. Грузчики народ лихой. — Он смерил меня оценивающим взглядом, зыркнул на лесовичка. — Можете быть свободны.
Дядя Николай чуть ли не кланяясь, роняя слова благодарности, попятился и исчез за дверью.
Достоевский оценивающе посмотрел на меня, зевнул, сцепив пальцы обеих рук, потянулся, хрустнул суставами. Потом кивнул на монитор:
ebooksa