Миновав дендрарий в подъезде, я на лифте поднялся на третий этаж, шагнул к квартире №31 достал ключ и вдруг ощутил, что поднять руку чертовски трудно, словно там вместо крови расплавленный свинец.
Провернув ключ в замочной скважине, я переступил порог, захлопнул дверь и привалился к ней. В квартире воняло застоявшимся табачным дымом, рычал в кухне холодильник — от голода, наверное. Собрав последние силы, я все-таки решил проверить, вдруг одаренные, что были в гостях, принесли чего, переступил лужу засохшей крови и отправился в кухню, где плитка тоже была изрядно замазана кровью, натекшей из избитого киллера.
Какое счастье было увидеть на столе неубранное сало и полбулки черного хлеба. И заваренный, но невыпитый кофе в турке. Я проглотил все это стоя, побрел в спальню и, не раздеваясь, упал на кровать. Сегодня я совершил побег, вооруженный налет на адвоката, предотвратил покушение на убийство и задержал киллера, а затем, после свидетельских показаний — собственное убийство, и это не считая вагона новой информации. У кого угодно мозги расплавятся.
Нервная система упала кверху лапками, как издыхающий жук. Дернулась пару раз. Перед тем, как вырубиться лицом в подушку, я подумал о том, что Семерка предупреждена об откатах, а вот Димидко завтра будет ждать. Надеюсь, что смогу прийти на тренировку…
На грани слышимости жужжал комар. Пиликал, как мой телефон, я отмахнулся от него рукой — он отлетел жужжать дальше. Затих. Потом снова зажужжал. Наконец до меня дошло, что это не комар, а телефон, давно рассвело, и надо бы ответить на звонок: Лиза, наверное, с ума сходит, что я пропал. Но сил не было. Я ощущал себя воздушным шариком, из которого вышел весь воздух.
Со скоростью улитки проползло понимание, что сегодня я худший в мире силач. То есть сил у меня нет от слова совсем. С трудом открыл один глаз, затем — второй и остался лежать лицом вниз, глядя на черную завитушку на коричневом одеяле.
Саныч распнет. Ну и хрен с ним. Спать! Или — валяться и пускать пузыри.
Видимо, прочтя мои мысли, из кухни пришла Семерка и отчиталась, громко зевнув:
— Проснулся?
Я ничего не ответил, пусть мысли читает.
— Ты чего? — продолжила она, таки прочла, что я сегодня совсем без сил, но мне интересно, как дела, и ответила: — Шуйского взяли, прикинь! Аристарх знал, где он прячется. Не раскололся, конечно, но мысли прочесть удалось, хоть это было и сложно: братец научил их прятать. Пришла под утро. Спала два часа. Синишин в палате интенсивной терапии, выживет. Причем в соседней палате с Быковым, у того состояние стабильно тяжелое. Киллер уже очухался, в челюстно-лицевой. Теперь — по областям. Проверяют контакты Шуйского. Пока все одаренные заблокированы и отстранены от должностей, наши кураторы отстранены от дел — до выяснения обстоятельств. По ходу, сеть у заговорщиков по всему Союзу, но свеженькая, сил еще не набрались они. А предводитель у них знаешь кто?
Ну откуда мне знать?
— По ходу Витаутас Ландсбергис.
Я вспомнил этого деятеля, его клан и в нашей реальности рулил Литвой, причем в сороковых они сотрудничали с немцами, потом переметнулись и чудесным образом не то что избежали наказания, но и остались на плаву… Так, не думать о нашей реальности! Конечно, я чувствовал, когда Семерка касалась моего разума, и теоретически успел бы прервать мысль, но лучше не рисковать.
— Тирликас твой, кстати, живой. На реабилитации после допросов. Видишь ли, чтобы одаренный открыл мысли, нужно его ломать с помощью препаратов, а дальше ты или сдаешься, или становишься овощем. Поскольку ему скрывать было нечего… — Она замолчала, и я додумал сам.
— Те, кто вел его дело, уже за решеткой, — дополнила картину Семерка. — Волнения в Литве и Латвии, в Армении. Пожалуй, и все, в остальных областях, включая нашу, более-менее спокойно, просто выколупываем крыс из нор… Что дальше? Громкое открытое слушание, трансляция на весь Союз и, вероятно, расстрел виновных, чтобы другим неповадно было. Все, мне надо бежать… Или тебе принести воды?
О, это было бы прекрасно, потому что встать у меня вряд ли получится.
Девушка бросила рядом бутылку и шоколадку и убежала.
Так я и валялся весь день. Мысли плыли медленно и неторопливо, как облака, и не волновали. После того, как сползал в туалет, силы иссякли, я заснул, а проснулся посреди ночи, когда действие дебафа закончилось.
Или — не посреди ночи?
ebooksa