Церковное привидение: Собрание готических рассказов

— Был один способ, но я к нему не прибег. Это выставить себя non compos mentis[227] пришлось бы на публике, перед жюри, разыгрывать из себя идиота, а такое унижение, скажу я вам, не по мне. Я объяснил адвокату, что лучше сидеть в тюремной камере как нормальный, чем в богатых апартаментах как умалишенный, и он ответил: «Тогда все потеряно!» Так и получилось. Я изложил мою историю в суде. Судья смеялся, жюри шепталось, в одно мгновение меня приговорили за кражу ложек, меж тем как вор из меня такой же, как убийца.

— Но я слышал, вас взяли с поличным. Разве при вас не было найдено полдюжины ложек?

— В руках, — отвечал заключенный. — При аресте ложки были у меня в руках, их видели владелец, полицейские и, как всегда, целая толпа мальчишек; случись где неприятность, и они тут как тут: набежали из закоулков, свалились с неба, повылезли из щелей. Я и понятия не имел, сколько их на белом свете, пока на меня не уставилась со всех сторон чертова уйма невинных, голубеньких, как незабудки, глазок.

— Они что, все были голубоглазые? — осведомился я из научного интереса: вдруг окажется, что нездоровое любопытство присуще людям с определенным оттенком глаз.

— Нет-нет, вряд ли, — отозвался хозяин. — Просто человеку, обремененному чужими ложками и парой наручников, никогда этих глазок не забыть.

— Не сомневаюсь. Однако… э-э… какие вы можете представить доводы, если все свидетельства, причем — простите мне эти слова — свидетельства неопровержимые, говорят против вас?

— Ложки — подарок, — ответил заключенный.

— Однако собственник это отрицал.

— Знаю, в том-то вся и каверза. Они были получены не от собственника, а от шайки дурацких, подлых шутников-привидений.

Номер 5010 вложил в свои слова столько ярости, что смотреть на него было страшно; при виде того, как он, размахивая руками, метался из одного конца камеры в другой, я на мгновение пожелал оказаться где-нибудь подальше отсюда. Впрочем, будь даже дверь отперта и путь свободен, я бы не пустился в бегство: узнав, что в преступлении замешаны потусторонние силы, я ощутил невиданный прилив любопытства и вознамерился прослушать историю до конца, даже если для этого придется самому нарушить закон и получить приговор к пожизненному заключению.

К счастью, крайние меры не потребовались — Сюрренн вскоре успокоился, уселся рядом со мной на койку, осушил до дна кувшин с водой и начал рассказ.

— Простите, что не угощаю вас вином, — сказал он, — но жидкость, предлагаемая здесь под этим названием, сгодится знатоку разве что для мытья рук; не стану оскорблять вас предположением, что вы пожелаете ее попробовать.

— Спасибо, я и вправду не склонен потреблять воду в чистом виде. Собственно, я всегда разбавляю ее чуточкой вот этого.

Я извлек из кармана небольшую фляжку и протянул собеседнику.

— Ах! — Сделав продолжительный глоток, он облизнул губы. — Вот истинный источник бодрости.

— Верно, — отозвался я печально, поскольку мне остались сущие капли, — но, думаю, мне бы она тоже не помешала.

— Едва ли. То есть едва ли вы нуждаетесь в ней столь отчаянно, вы ведь не испытали в жизни таких невзгод, какие терплю я. Вам, как я понимаю, не приходилось сидеть в тюрьме?

Я бросил на него исполненный негодования взгляд.

— Разумеется. Я вел такую жизнь, что мне не в чем себя упрекнуть.

— Отлично! Это сознание радует, так ведь? Не думаю, что я вынес бы тюремную жизнь, если б не знал, что совесть моя чиста и незапятнанна, словно бы вовсе не побывала в употреблении.