— Правда? Вы тоже так считаете? — Она радостно вспыхнула. — Такое проницательное и мужественное. Я хорошо помню, когда он снялся на эту фотографию, — незадолго до того, как началось его увлечение религией. — Она произнесла эти слова так, будто считала увлечение религией тяжкой болезнью.
— Он что, вдруг страстно ею увлекся?
— Да, — нехотя подтвердила она. — Бедный папа! Подружился с каким-то священником, и его словно подменили. Стал совсем другим человеком.
Голос ее дрогнул, и я догадался — она уверена, что рассудок отца помрачился. Не в этом ли разгадка тайны? Оба раза, что мы встречались, он вел себя столь странно, что действительно производил впечатление помешанного.
— Увлечение религией не принесло ему счастья? — отважился предположить я, потому что мне хотелось узнать как можно больше об этом необыкновенном человеке до того, как мы встретимся.
— Наоборот, произошло ужасное несчастье. — Глаза девушки наполнились слезами. — Видите ли… дело в том… — Она замялась, потом взглянула мне прямо в глаза и сказала решительно: — Я расскажу вам все, зачем скрывать? Не вижу смысла. Ведь я считаю вас истинным другом. Бедный папа терзался мыслью, что совершил тяжкий грех. Совесть его не знала покоя. Помните, я как-то сказала вам, что его буквально преследовала удача? Так вот, основу его состояния заложили три необыкновенно прибыльные сделки. С ним случилось то же, что с вами в нашей лавке, — потому-то я и решилась быть с вами откровенной. Такое странное совпадение. — Она умолкла.
— Прошу вас, продолжайте. — Я сгорал от нетерпения.
— Так вот, три раза в разное время он покупал за гроши вещи огромной ценности. Только, в отличие от вас, он это знал. И деньги, которые за них выручал, не были для него сюрпризом. И еще одно отличие от вас: ему и в голову не пришло вернуть часть денег людям, которые по неведению отдали сокровища за гроши. Да и много ли найдется комиссионеров, которые поступили бы иначе? — спросила она с вызовом. — Время шло, состояние отца удваивалось, утраивалось… И тут ему встретился этот священник, и у отца начался душевный разлад, может быть даже душевное расстройство. Он стал твердить, что он самый настоящий вор и что богатство наше нажито нечестным путем. Горько упрекал себя за то, что воспользовался невежеством тех людей и, по сути, ограбил их. К несчастью, ему удалось разузнать о судьбе тех, кого он называл своими жертвами. И надо же случиться такому горю, что все трое умерли в нищете. Отчаянию его не было границ. У двоих не было ни детей, ни родственников — во всяком случае, отцу не удалось их отыскать.
Сын третьей жертвы уехал в Америку, отец приложил много сил, чтобы это установить, однако в Америке молодой человек умер, не успев даже жениться. Увы, бедный мой папа не мог искупить свою вину. А он только одного и жаждал — искупления. Бедняга так страдал, что рассудок его, мне кажется, помутился. Он все глубже погружался в религию, им все более властно овладевала странная мысль, он был просто одержим ею — сейчас бы это назвали манией. «Если ты сам не в состоянии сделать доброе дело, — повторял он, — приложи все усилия, чтобы предоставить такую возможность другому. Направь его в нужную сторону. Каждый раз, творя грех, мы заново распинаем Христа Я совершил три тяжких проступка, и потому моим тщанием должно совершиться три добрых дела. Только так я смогу искупить мои преступления перед Господом, ибо я поистине преступник…» Напрасно мы спорили с ним, убеждая, что любой поступил бы на его месте так же. Он нас словно не слышал. «Каждый поступает так, как ему велит совесть. Я погрешил против совести, и теперь на мне грех», — скорбно повторял он. Он уже не мог ни о чем больше думать, ни о чем говорить. Настоящее помешательство на почве религии!
Он решил во что бы то ни стало найти трех честных людей, которые своими добрыми делами загладили бы боль, которую он причинил Господу, когда совершал свои преступления — иначе он свои прошлые поступки и не называл. И вот он стал предлагать покупателям сокровища в скромном, неприметном обличье за гроши. Бедный мой милый папа! Как он ликовал, когда молодой человек, купивший фарфоровую вазочку за пять шиллингов, узнал ее истинную цену — 500 фунтов стерлингов, принес обратно в лавку и сказал: «Простите, но вы, судя по всему, ошиблись». Так же, как вы, да благословит вас Бог!
Такой же случай повторился через пять лет, и как же он торжествовал! «Люди искупили два преступления» — он был в этом убежден. Потом несколько тягостных беспросветных лет — как же долго они тянулись! «Не знать мне покоя, пока не найду третьего», — твердил он. — Тут барышня заплакала и, закрыв лицо руками, прошептала: — Поздно, слишком поздно!
Звякнул дверной колокольчик.
— Представляю себе, как он страдал! — сказал я. — И как же мне повезло, что я оказался третьим, я так счастлив.
Она опустила руки и изумленно уставилась на меня.
— И еще я счастлив, что мы снова встретимся, — сказал я, слыша приближающиеся шаги.
— Снова встретитесь? — ошеломленно повторила она.
Шаги были уже совсем близко.
— Надеюсь, вы позволите мне остаться? Я слышал, как ваша сестра говорила вам, что он скоро будет.
— Ах вот оно что! — воскликнула она. — Это ее отец, а не мой! Мы с ней сводные сестры. А мой дорогой, любимый отец умер семь лет назад.
THE CORNER SHOP, 1947
ebooksa