— Это, наверное, джин, Джейбес.
— Нет, это добродетель. Греет так, что куда там джину. Джин вроде тлеющих угольков, а чистая совесть — вроде доброго пламени.
Ферма у Хокинов была маленькая, и глава семьи сам смотрел за скотом. Из наемных работников держали только служанку, мужчин не было никого. Спать все ложились рано: ни Хокин, ни его жена не были охочи до чтения, никто не стал бы жечь масло по ночам за книгой.
Среди ночи (в котором часу, она сама не знала) миссис Хокин внезапно просыпается и видит: муж ее сидит в постели и прислушивается. Светила луна, на небе не виднелось ни облачка. Вся комната была наполнена серебристым сиянием. И различает Элизабет Хокин шаги — в кухне, прямо под спальней.
— Там кто-то есть, — шепнула она, — сходи вниз, Джейбес.
— Ума не приложу, кто это может быть. Салли?
— Какая Салли? Чтобы спуститься вниз, ей нужно пройти через нашу спальню.
— Сбегай, Элизабет, посмотри.
— Дом твой, тебе и идти, Джейбес.
— А если там женщина, а я в ночной рубашке?
— А если, Джейбес, там мужчина, грабитель, а я в ночной рубашке? Сраму не оберешься.
— Наверное, лучше нам вместе спуститься.
— Хорошо… только бы это не…
— Что?
Миссис Хокин промолчала. Муж с женой выбрались из постели и на цыпочках сошли по лестнице.
Лестница была взята в коробку из досок, но внизу не имела перегородки и вела прямо в кухню.
Хокины спускались тихонько и осторожно, цепляясь друг за дружку, а у подножия лестницы боязливо заглянули в комнату (это была одновременно кухня, гостиная и столовая). В широкое низкое окно лился лунный свет.
В свете виднелся человек. Ошибки быть не могло: перед ними стояла тетка Джоанна, завернутая в саван из обтрепанной простыни, что выделила ей Элизабет Хокин. Вынув из комода и расстелив на столе одну из своих нарядных полотняных простыней, старуха разглаживала ее костлявыми руками.
Хокинов бросило в дрожь, но не от холода (хотя дело происходило среди зимы), а от страха. Выступить вперед у них не хватало духу, убежать тоже.
Меж тем тетка Джоанна сходила к буфету и возвратилась с серебряными ложками; положила все шесть на простыню и худыми пальцами стала пересчитывать.