— Когда-то у меня были мать и отец.
— Во мне жили человеческие наклонности и привычки, которые я наблюдала у настоящих детей, и все ждали, что они проявятся, но я не могла заставить себя вести, как обычный ребенок.
Геркен вздыхает. Она бы давно ушла отсюда, если бы все еще не была вмурована в берег реки.
— Отец еще умел рассмотреть во мне нормального живого человека, а вот мама… Не знаю, что и сказать. Перед тем, как от них уйти, мне вдруг показалось, что она никогда к этому и не стремилась. В последнее время мама даже перестала ко мне прикасаться.
Геркен согласно кивает головой, хотя и не понимает, о чем идет речь.
— Ужасно, что нельзя стать прежней, даже если от нормального человека в тебе было совсем немного.
На берег поднимается Бирейди.
— Я случайно поймала еще одну рыбу, — обращается она к нам. — Шоргхч, ты тоже можешь ее попробовать.
— Ого, да какая она жирная и еще живая! — восхищается Геркен. — Посмотрите, как трепыхается!
— Да, когда ты высвободишь ноги, тоже сможешь ловить и есть рыбу. Бери, Шоргхч.
Я держу рыбу за середину туловища и наблюдаю, как она извивается и хватает ртом воздух.
— Она вспоминает прошлое, — объясняет Геркен.
— То время, когда была человеком и жила среди людей? — Бирейди вращает глазами.
— Если вам надоело, больше ничего не расскажу. — Я поворачиваюсь к ним спиной и вгрызаюсь в рыбу. Жаль, что рассказчик из меня получился никудышный!
Когда Цериза над чем-нибудь склонялась, будь то письмо или телефон, да что угодно, только не я, становилось понятно, что родители имеют в виду, когда говорят, что она
Стояла ночь, и я лежала в кровати, почти в обычном человеческом обличье, когда домой вернулись родители. Они весело смеялись, а потом стали друг друга успокаивать и, наконец, зашли в мою комнату. При тусклом свете они не могли рассмотреть во мне порождение Глины, и, глядя на маленькую фигурку, только слышали ровное дыхание и знали, что я здорова. Укутанная в меха мама склонилась надо мной, и я почувствовала запах снега, который таял у нее на плечах. Папа, одетый в широкое пальто, поцеловал меня в висок, а мама — в щеку.
Поцелуи оставили на глиняном теле отпечатки, похожие на следы долота или вмятины, которые встречаются на минералах. Они такие глубокие, что никак не сглаживаются и не зарастают. Время от времени одна из
— Что это у тебя такое?
И все остальные тоже начинают рассматривать отпечатки. Что толку разговаривать с