Господство

Остальные засмеялись. Мать Дженин, тоже давясь отсмеха, потянулась и, ухватив конец пропитанной вином туники матери Фелиции, разорвала ее.

Мать Шейла набрала в горсть крови и жира и плеснула матери Фелиции в лицо.

— Прекратите! — завопила Пенелопа. Она переводила взгляд с одной женщины на другую. Ее переполнял страх, жуткий страх. Больше всего на свете ей хотелось сейчас убежать отсюда, насколько возможно быстрее и дальше. Но куда она могла деться, куда пойти? В полицию? Именно туда ей следовало направиться в первую очередь, она это знала. Двое полицейских были мертвы. Они растерзаны ее матерями. И матери убили Бог знает еще сколько людей.

Ее отца.

Но заставить себя стать предательницей она не могла. Отказаться от своих матерей казалось ей невозможным. Во всяком случае, вот так, сразу. Необходимо их остановить, может быть, даже убить, но она сама обязана сделать это, не привлекая никого из посторонних.

Семейные дела должны решаться в семье.

Матери все еще забавлялись кровавой расправой. Инстинктивно Пенелопа стремилась убраться отсюда, покинуть этот луг, возвратиться обратно к свету, улицам, зданиям, машинам, к цивилизации, словом, спасти себя. Все говорило за то, что надо идти и искать помощь. Но она не двигалась с места, понимая, что не в силах этого сделать. И дело тут не в матерях.

Как она могла оставить Диона здесь, на растерзание этим кровожадным фуриям?

Дион.

Он что-то вскрикивал, пытался сопротивляться пьяным насильницам, бороться с ними, а они прижимали его к плите и продолжали смазывать кровью. Мать Фелиция отделилась от остальных и направилась через луг. На какое-то мгновение Пенелопа увидела, как мать Дженин возбуждает его пенис, массируя его кровавыми руками.

Пенелопу затошнило. Он пошла навстречу матери Фелиции. Они остановились в полуметре друг от друга. Мать улыбнулась, и на лице женщины отразились одновременно и печаль, и торжество.

— Ну вот, теперь ты знаешь, — произнесла мать.

— Что я знаю?

— Кто мы. И кто ты.

Пенелопу охватило еще большее, чем прежде, смятение. И стало еще страшнее.

Что означает это странное: «И кто ты»? В самом деле: кто я?

Внезапно она осознала, что вовсе не испытывает ни потрясения, ни отвращения, как этого следовало ожидать, к тому, что увидела и узнала. Все это было ужасно. Да. И вне всяких сомнений омерзительно. Но, пытаясь разобраться в своих ощущениях, она неожиданно обнаружила, что в ее реакции на происходящее большую роль играет разум, нежели эмоции.

Ей было страшно не потому, что она боялась физической боли или того, что с ней может что-то случиться. Девушка была напугана и ошеломлена открывшейся правдой — эти фурии являются ее матерями, а она — их дочь, она — одна из них.

Гнев. Вот что было первоосновой ее эмоций. Гнев против того, что они делают с Дионом. Пенелопа ненавидела матерей именно за это. Интересно, как бы она отнеслась к тому, что на его месте был бы кто-то другой? Или насколько ее волнует участь этих несчастных полицейских? Она не знала.

Нет.