Господство

— За отца. — Она отвернулась.

Не проронив ни слова, они продолжали шагать по траве. Дион заговорил первым.

— А что с твоим отцом?

Она не ответила.

— Пенелопа, — мягко окликнул он.

— Моего отца, — сказала она, — загрызли волки.

Дион, пораженный, уставился на нее, не зная, что сказать. Затем глубоко вздохнул и еле слышно выдавил:

— Извини.

Пенелопа слабо кивнула и ускорила шаг.

— Я тоже извиняюсь. Давай просто забудем об этом.

Диона одолевали сомнения, стоит ли продолжать разговор. Она сказала, что не хочет об этом говорить, но он чувствовал, что хочет. Он сам ко всему, что касалось отца, относился чрезвычайно болезненно, с особой чувствительностью. Особенно когда о нем спрашивали посторонние. Но ей, наверное, в тысячу раз хуже.

— Ну ты его хотя бы помнишь?

Она замедлила шаг, затем остановилась и повернула к нему лицо.

— Когда он умер, я была совсем маленькой. У меня есть несколько его фотографий, и мне много рассказывали о нем матери. Так что, мне кажется, я его знаю. Но чтобы помнить? Hex я его не помню. Отец существует только в моем воображении. — Она посмотрела на часы. — Уже почти пять тридцать.

— Да. Мне надо идти.

Пенелопа облизнула губы.

— Но мы остаемся друзьями?

Он кивнул.

— Конечно, остаемся друзьями.

— И для тебя это не имеет значения?