Развернувшись, Сахарный постучал по двери свойственным ему нервозным кулаком, снова оглядел коридор, символично заглянув в соседнюю комнату. В комнате пролетела блуждающая пылинка, и он задумался: «Откуда пришла летняя пыль? Я чувствую ее лето». Завернул за угол, осмотрев ванную, вышел в кухню, прежде проверил туалет и еще встроенный японский шкаф. «Ты где?», – спросил, сомневаясь в себе, – «Выйти он явно не мог, если только через окно, так ведь девятый этаж, знаете ли, высоковато». Включив сизый свет в ванной комнате, заметил, что на стаканчике слегка метнулась пластмассовая бабочка, а после наперекор всякой физике, резко отвалившись, соскочила с полки. Шуга поднял ее и положил подле вычищенной сухой раковины. «Дурдом, сейчас я беру мыло и мою руки так тщательно и досконально, словно предостерегаю себя. И думаю, что здесь кто-то был, кто-то еще. Бросаю взгляд в сторону коридора в поисках ответа».
Сахарный всматривается в руки, вода охватывает действие, боясь всем своим духом, он что-то понимает. «Не могу смотреть в зеркало, не могу…». Раздается музыка старой, детской новогодней открытки, что спряталась в комоде коридора еще три года тому назад.
«Кто-то забыл ее у меня из старых друзей. Где она теперь?». Он поднимет лицо, и песня открытки замолкнет, его внимание затянет узенький шкафчик, где расположились их общие с соседями ржавые трубы. Шуга сбрасывает капли, берет полотенце, натирая им каждый палец своей руки, и не хочет продолжать. Через мгновение он резко повесит полотенце на плечо, машинально откроет дверцу шкафчика, спрятанного под ковром черно-белого кафеля. Ему сделается странно и неестественно, он не станет задавать вопросы, когда увидит человеческие ноги, да еще прикрытые трусами, а дальше ясный пупок Креветки. Сплошное дрожащее белое тело. «Или он мертв, или он сошел с ума, в любом случае мне страшно». Шуга хлопнет его по ногам с криком: «Вылезай! А ноги, ноги, теплые…». У Креветки задергается живот, он свернется, вылезая уже почти наполовину. Шуга схватит его в охапку, и, сотрясая с душевной злостью, прижав к холодной стене – возненавидит.
– Отпусти, я не нарочно, отпусти.
– Ты напугал меня!
– Я не хотел…
– Что шепчешь? Говори громче, я не слышу тебя. Что это все значит? Объясни.
– Не смею сказать и слова.
– Боже! – почти прокричал Сахарный, закрывая лицо разогревшейся рукой. – И когда же вы все, наконец, друзья мои, кончитесь? Мне так неудобно от ваших безумий! Только с двумя расправился, полагал, что за сутки хватит с меня, и тут ты со своими расплодившимися за одну ночь тараканами! Нехорошо забывать о тех, кто может быть тебе дорог!
– Да, что ты, в самом деле, не могу говорить, отчего… Да и лучше промолчать… Ты подожди меня, так я оденусь, и мы спокойно выйдем, чтобы прогуляться.
– Ты залил моих соседей? – ожидая самого худшего, Шуга с трепетом сглотнул собравшееся в горле напряжение.
– Не тут-то было…
– Тогда что за тайна? Разыгрываешь кого?
– Если я виноват, то виной тому моя редкая гостеприимность… Я, знаете ли, тут не в обиде был. Заходили к тебе, друг мой, спасибо шкафчику потаенному, услужил… надежно услужил, – еще больше побледнев, Креветка обернулся в страхе, подарив свою нескладную ладонь морозности кафельной плитки.
– Брось, то Петр шалил, с ним бывает… – Шуга замер, не желая говорить лишнего.
– Какой Петр? Да ты, в самом деле, спишь крепко. Повороты ключа и двойная тень на паркете, знаете ли, не праздник, когда понимаешь, что никого кроме тебя самого и не должно быть. Мне едва повезло, а тебе ложь кажется. Да и еще, признаюсь сразу, мне отчетливо было слышно и ручаюсь, что почти видно… В общем, бог весть, что они там, черти незваные, унесли, – с чувством долга пропищал Креветка, словно оборонялся от возможной пропажи.
– И ничего… Мне не жалко, главное, чтобы сахар с солью не смешивали, а остальное вполне переживаемо, – Шуга едва не обернул все в шутку, похлопывая Креветку по спине, успокаивал своей теплой рукой, хотел сделать ему приятное, хотел внести в пережитое им разум и сострадание, всем сердцем понимая поражающую уверенность в себе обстоятельство, что, казалось ему, уже вошло в привычку его обыденного расписания. «С днем рождения», – гласила экспрессивность иероглифов, изображая танец на бледной бумаге под чистым стеклом восточного сувенира. Спутник вышел в небо, проникая в чувствительность уходящего дня, они оба оделись в пальто, уничтожаясь в незаметные точки, чтобы выйти в томление ледяных крыш, дабы отпустить в небо неприязнь пережитой неопределенности и рассказать друг другу о сути незваных гостей.
– Какое странное приключение… – сомневаясь в происходящем, заметил Креветка.
– Человек вообще мало что знает о себе, но, впуская чужого в свой дом, – появляется надежда в прозрении. Одними словами: у гостя глаза острее.
– Гениально, Шуга. Что же я должен о тебе знать?
ebooksa