– Прости, Господи! – Кароль сел на кровати и молитвенно сложил руки. – Я заблуждался!
– Простым «прости» ты от меня не отделаешься! – Иисус встал и посмотрел на Ванечку снизу вверх. – Гореть тебе в аду, если конечно…
– Что? Я готов выполнить все, что ты скажешь!
– Вот это другой разговор! – Спаситель сел и фамильярно хлопнул Кароля по плечу. – Накажи того, кто совратил тебя. Покажи кузькину мать своему любовничку!
– Борьке?
– Ему. Разве он не достал тебя своими стишками?
– Я разобью этому уроду морду, Господи!
– Мало, дружище, – покачал головой Иисус. – Я подыхаю из-за вас на Лысой горе, меня лупят плетьми легионеры, предает Пилат, а твой мерзкий Борька отделается простым мордобоем? Где справедливость, Ваня?
– Я прозрел, Господи! Мне следует…
– Да, сын мой. Убить. Выпустить ему кишки.
– Понимаю…
– Прозрел ли ты настолько, чтобы я мог удалиться со спокойным сердцем?
– Да!
– Тогда – оревуар!
Иисус улыбнулся, показав ряд искривленных желтых клыков, влез на подоконник и, расправив черные, перепончатые крылья исчез в ночи. Кароль тут же уснул…
– Кто я? Что я? Только лишь мечтатель, синь очей утративший во мгле, – хриплый голос за стеной звучал нарочито противно. – Эту жизнь прожил я только кстати, как и все другие на земле…
Иван попытался оторвать голову от подушки, но она оказалась настолько тяжелой, что приподнялась меньше чем на сантиметр.
– Бо… Борис, чтоб тебе сдохнуть! Заткнись!
– И тебя целую по привычке, – Борис Чуркин сунул в комнату свою помятую, но тщательно выбритую круглую рожу. – Потому, что многих целовал. Чего тебе, Ванюша?
– Сказал же: заткнись!