— Ну, конечно же, потому что ближайшая пожарная лестница находится через окошко от меня, следовательно, мне придётся шагать до неё по узкому карнизу шириной в пару ладоней. Да и как по этой лестнице спускаться — я не очень представляю, ведь она начинается на высоте куда выше моего роста.
— Да, — согласился я. — Крайне неудобная конструкция. Не удивительно, что в вашем кампусе напрочь отсутствуют незваные гости, различные полюбовники студенток. Я даже вспомнил цитату из одного малоизвестного фильма, кажется, называется «Ирония судьбы». Один из персонажей сетует на то, что в обществе пропал дух авантюризма, что мы перестали лазить в окна к любимым женщинам, перестали делать большие хорошие глупости. А как можно становиться этим самым…
— В-окно-залазательным любовником? — подсказала Нинель Кирилловна?
— Им самым. Как можно им становиться, когда на пути такие непреодолимые сложности? Вероятно, и этот ваш внутренний дворик, этот сад для чтений совершенно невозможно покинуть после оставления здания, ведь так?
— Нет, почему же, можно открыть калитку всё тем же пропуском… Правда, разумеется, нужно, чтобы он был у кого-то изнутри… Ну, то есть, чтобы его кто-то прихватил при пожаре. В противном случае — уподобляться мартышке и вульгарно перелезать через ограду, а там вот такого размера шипы! И высоко.
Она весьма неуклюже показала ладошкой размер шипов на ограде.
— Да, это прямо-таки непреодолимая преграда. Страшно представить, что будет, ежели действительно приключится пожар. Вероятно, и идти до этой самой калитки вам весьма приличное расстояние… Какое ваше окно от края здания?
— О… надо посчитать… У меня четвёртый подъезд, если брать слева направо, со стороны улицы… со стороны двора — второй. В подъезде по двадцать одной комнате, по семь на этаже, со стороны двора — четыре окна… Получается, что девятое. Да, девятое окно. Кстати, про калитку…
Она снова ненадолго задумалась, по-видимому, принимая решение — говорить или нет.
— Что же про калитку, любезная Нинель Кирилловна?
— Ещë я вспомнила, что в районе первого подъезда сейчас проводятся ремонтные работы на теплотрассе, и часть забора отсутствует, так что в случае пожара можно пробраться там. Но только в случае пожаров и прочих происшествий!
Мы ненадолго прервались, чтобы пересечь тот самый злосчастный переход у площади, где мы начали свидание. Следов аварии уже не было видно — видимо, и мотоцикл оказался на ходу, и никто не пострадал. Даже тот чудесный бомж, спасший мою возлюбленную, подобрал картонку с остановки и ушёл куда-то в другое место.
Или его увели. Или он растворился в потоках дождя, как полагается любому добропорядочному ангелу.
— Страшно, — вырвалось у меня.
— Что именно? Вы всё об этом эпизоде?
— Ага.
— Ну, подумаешь! Умерла бы я и умерла, что с того? Никому бы дела не было. Вот вы что бы делали, если бы я умерла?
— Ну… сперва, наверное, крепко напился бы с моим камердинером. Кого-нибудь поколотил бы, загремел бы в каталажку. Потом бы перестал смотреть на девушек. Лет так до двадцати восьми — тридцати. А после два варианта, в зависимости от того, каким образом сие травмирующее воспоминание будет закреплено. Либо мне захочется полной противоположности вам, и я буду искать высоких худых…
— Африканок?
Вопрос был с подвохом — женская память на подобные случаи очень хороша, и наверняка она запомнила лицо — и расовую принадлежность — Самиры из новостей.