Я, не раздумывая, прижался к спинке кресла. Самолёт затрясло, замотало на кочках. Свет в салоне на секунду моргнул, такое в других мирах бывало, когда самолёт на стоянке отключался от аппаратуры аэропорта. Я почувствовал, как невидимая волна проходит через всё мое тело — чувство, похожее с воздействием «Воротуна» в том бою на Курильской гряде. Жуткое, неприятное чувство — уши заложило, на соседних рядах зашуршали пакетами, и послышались звуки рвоты, захотелось в туалет.
— Что это было?
— Как что? Великий Антиарктический Барьер. Это самолётик слабенький, тут глушитель плохой, вот я на японском один раз летел, там зашибись, почти не слышно. Да и падают у них реже.
— Падают⁈
— Ну, да. Эти, «Бореи», примерно одно крушение на десять тысяч полётов, а у них — на пятьдесят.
Стало не по себе. Я давно помнил, что в приличных авиакомпаниях начала двадцать первого века такой параметр в большинстве миров составляет один на несколько миллионов. А тут…
Ещё вдруг вспомнились кадры из какой-то древней чёрно-белой немой хроники про мореплавателей, которую я подсмотрел во время командировок — о том, как корабль с колонистами плывёт через южный океан, а затем все начинают болеть, падать в обморок, затем несколько трупов выкидывают за борт. Теперь ясно, почему при раннем развитии мореплавания первые колонии здесь стали появляться только в девятнадцатом веке. Каждое пересечение, каждое переселение — это серьёзное усилие и работа мощных защитных артефактов.
Я пытался вглядеться в окно — там виднелась лишь лёгкая прерывистая полоса облаков, уходящая дугой до горизонта, к низко зависшему солнцу. Остаток пути прошёл без инцидентов. Дмитрий рассказал про свою местную, гражданскую работу — неожиданно, он был соучредителем кооперативного магазина рыболовных снастей и наживки, иногда стоял за прилавком, также иногда был гидом в места рыбной ловли.
— Я как с базы уехал — давно бы мог полноценное гражданство получить, но мне так проще.
— Льготы от Тихоокеанского Дворянского Дома?
— А то!
Мы благополучно сели в Юстиновске — достаточно приветливом городке, напомнившем мне что-то от Норвегии из Шестого пучка.
Столица Союза расположилась почти на самой оконечности Большого полуострова. Береговая линия у растаявшего материка была сложная, и я на миг застыл над картой, висевшей у выхода в зону досмота. Союз занимал всю Западную Антарктику, разделённую на два больших острова: Ближний и Дальний, а также выступающий кусок Льда Великого — основной, центральной части материка. Всё это делилось на автономии и территории и по площади равнялось всей Западной Европе, вместе взятой.
Только вот проживало здесь всего семь миллионов человек, включая миллион коренных тонмаори, что делало край безлюдным и опасным.
«А ещё и драконы…»
Наш путь лежал дальше, но требовалось заехать в город, чтобы уладить кой-какие дела. Прошли долгий паспортный и прочий контроль, утеплились, затем отправились менять валюту. Союзный Рубль стоил примерно в десять раз дешевле, чем имперский, считать было удобно. Прикупил карту, погрузились во внедорожник Дмитрия, припаркованный на стоянке — уже знакомая «Бирюса», только не 2004, как в Зеленогорье, а 2006-м, чуть новее и стильнее. Снега, на моё удивление, было не так много, а кое-где проглядывала в проталинах робка зелёная поросль.
В это время года здесь были вечные сумерки, солнце поднималось над горизонтом всего на пару часов. Люди на улице, как я уже наблюдал в других российских колониях, ходили всех разных цветов и оттенков, но особо выделялись меднолицие, высокие тонмаори — часто в национальных утеплённых пончо или очень затейливых шубах, слепленных из неведомых мне чешуйчатых зверей.
Три часа ушли на разную бюрократическую суету. Встал на учёт в местной миграционном контроле, затем заехал в посольский квартал, в местное отделение дворянского дома, чтобы подписать некоторые бумаги на Дмитрия.
— Люба? — спросила полноватая дама в конторе свою соседку. — Это не ему тут бумажное письмо было?
— Ему-ему… Не могу найти, чёрт. Зинка тут всё переложила. Куда он убывает-то? В Николаевск? Вот найдём и туда копию и пришлём