Николаевском раньше назывался Акулаевск, который в ходе независимости переименовали в честь какого-то старого партийного деятеля-социалиста. Я читал, что переход к независимости был здесь почти бескровный и «управляемый», по сути, это всё начиналось как вполне имперский эксперимент по управляемому сепаратизму и переходу в другой социальный строй.
После перенастроил телефон на местную сеть — пришлось изрядно повозиться.
Пришло несколько писем — запоздалых, двухдневной давности. От Сида про строительство, от матери, от шефа, от Самиры (короткое: «Успелъ хоть на рейс?»). От Нинель Кирилловны писем не было. Я был предупреждён, что местная служба электронных писем была устроена совсем непостижимым образом и работала не то через спутник, не то через специальные переносные передатчики на самолётах. При этом входящая работала куда лучше, чем исходящая.
А спустя пару часов, когда мы ехали перекусить, пришёл звонок от отца.
— Так, ты, получается, тут?
Глава 24
Я ответил:
— Тут, папа. В столице. В местной.
— Один?
— Нет. Обзавёлся крепостным. Следую к месту ссылки.
— Авиатранспортом?
— Вероятно.
— Ты же понимаешь, что это не ссылка? Что тебя сюда отправили, потому что ты тут можешь быть полезным?
Признаться, я уже думал об этом, но слегка удивился, услышав об этом из уст отца.
— Я думал, что меня собираются понадёжнее спрятать.
— Это тоже. Но есть несколько неотложных дел, которые нужно будет обсудить. Касательно нашей беглянки, в частности.
Анука… не надо думать, что я не вспоминал о девочке все эти дни, и вопросов к отцу накопилось немало, но в телефонном разговоре, даже по защищенной линии, не рискнул.
— Ты в столице? Где мы встретимся?
— Не-е, я не в столице. Я на базе газового картеля в Новом Кавказе. Встретимся в Акулаевске послезавтра, вечером. Ресторан «Потускневший Тромбон» на пятой океанической.
— Хорошо, замëтано.