Стигмалион

– Вымой руки, возьми халат и маску во-он в том кабинете. Спроси у Мэйв – она подскажет. Бегом.

И я побежала. И сделала, как было велено. И следующие полчаса совала Фергусу, нашему хирургу, нужные инструменты, со священным ужасом заглядывая в маленький алый разрез на животе бедного кота и изумляясь, какую ювелирную работу делает Фергус своими огромными ручищами.

– Так, зашивать будешь ты, – сказал Фергус, протягивая мне щипцы и иглу.

– О нет, о нет, – пробормотала я, бледнея. – Вы шутите.

– Шучу, – хохотнул Фергус, кивая. – Не в этот раз. Но очень скоро ты сможешь. Ты храбрая девчонка. Тебя даже не стошнило.

– Юмор у вас, однако, – заметила я.

– Без юмора здесь никак.

Конечно, бывали дни не такие интересные. Бывало, что я всю смену только и занималась тем, что подтирала рвоту за отходящими от наркоза собаками и расставляла бутылки с чистящими средствами красивыми рядами. Пару раз утешала бродящих у операционной хозяев и приносила им кофе. Многие из них переживали болезнь своих питомцев так же тяжело, как болезнь детей.

А однажды меня позвала в свой кабинет Андреа и сообщила, что старики, которых я поддержала, когда оперировали их старую собаку, перевели в благотворительный фонд госпиталя десять тысяч евро.

– Это значит, что мы сможем провести много бесплатных операций для бездомных животных или для тех, чьи хозяева не могут себе это позволить. Обновим кое-какое оборудование. Остальное пустим на приют при госпитале. И все это благодаря простому разговору с теми, кто в тебе нуждался. Бывает, что даже маленькие поступки приводят к очень большим результатам. Отличная работа, Лори. Мы столько не собирали даже на благотворительных акциях.

Я слушала ее, едва не прыгая, как олень, и улыбаясь шире бостонского терьера. Десять тысяч за десять минут разговора! Боюсь, я установила собственный рекорд по скорости зарабатывания денег, который уже никогда не побью.

Госпиталь стал моим убежищем. Туда я сбегала, когда было грустно, или одиноко, или тревожно. Там я чувствовала себя нужной. Там я забывала о собственной болезни и несовершенстве. Там я могла дарить свое тепло и заботу тем, кто в этом нуждался. Котенку, который съел шнурок. Овчарке, которая родила семерых щенков, а восьмой застрял. Какаду, который от стресса вырвал у себя все перья. Мальчику, рыдающему над своим бульдогом, у которого обнаружили рак. Дикой больной лисице, которую фермер поймал в своем саду и решил подлечить от чесотки и конъюктивита.

Персонал был очень добр ко мне. Фергус то и дело угощал меня шоколадными батончиками, хлопал по плечу и приговаривал «деточка». А Андреа как-то даже пригласила разделить с ней послеобеденный кофе. Она, как оказалось, тоже когда-то приехала в Дублин из Атлона и, должно быть, увидела во мне родственную душу. Я с удовольствием пришла.

Госпиталь занимал два этажа высотного офисного здания. Кабинет Андреа располагался на седьмом этаже, и из его окна открывался прекрасный вид на город.

– Я принесла пончики. С заварным кремом, – объявила я. Андреа стояла у окна и задумчиво глядела на улицу. Она обернулась на звук моих шагов.

– А я как раз кофе сделала. Как дела, Долорес? Как университет?

– Все самое интересное пока только в книжках на картинках. Но подозреваю, дальше будет лучше, – вздохнула я. – Что там такое интересное?

Андреа продолжала глядеть в окно, задумчиво потягивая кофе.

– Рекламу сегодня наклеили на стену соседнего дома. И с тех пор я не могу сосредоточиться.

Я выглянула в окно и приросла к полу. С огромного десятиметрового плаката на меня смотрел Вильям. Он словно только-только вынырнул из воды и теперь приглаживал мокрые блестящие волосы. По лицу струилась вода, широкие плечи обтягивал роскошный черный гидрокостюм от «Under Armour», вокруг расходилась кругами темная-темная вода.