Стигмалион

22
18
20
22
24
26
28
30

Осознание обреченности наконец настигло меня: я уеду сегодня в госпиталь при любом раскладе…

И тогда я ускорил шаг, нагнал ее, схватил за плечи, развернул к себе и впился губами в ее рот. Потом в ее подбородок, соленый от стекающих по нему слез. В ее щеки, лоб…

– Вильям, – пробормотала она, шокированная происходящим.

Мы никогда не целовались. Трахались – да, сколько угодно, но ни разу не целовались…

– Вильям, – повторила она, изумленно глядя. А потом сомкнула руки на моей шее и ответила на поцелуй. И рассмеялась – счастливо, удовлетворенно.

Наверно, она чувствовала себя победительницей. Наверное, она была рада, что я наконец прекратил свою странную игру и теперь мы можем просто целоваться. Как все нормальные люди…

– Боже, как же я этого ждала! Как же я этого хотела, – улыбнулась она и снова прижалась губами к моим губам.

Поцелуй. Первый, последний и просто удивительный. Только жаль, что вкус ее губ неотделим от боли. Сначала будет просто покалывание. Потом жжение. Потом пожар во рту, будто я хлебнул кислоты…

Я вынул телефон и набрал номер скорой, диктуя им свой адрес. Хайди по-прежнему стояла напротив, впившись в меня руками. Она положила ладонь на мою щеку – на ту самую, по которой не так давно съездила. Я улыбнулся ей, подергал за локон волос, коснулся подбородка.

– Мне нужно идти, Хайди.

– Что… Почему?

– Пора расплачиваться за поцелуй…

– Нет! Опять ты за свои игры! Вильям!

Я развернулся и зашагал к дому, неся в себе свою боль, как бомбу – осторожно и медленно. Еще никогда мне не было так плохо.

– Вильям! – кричала она вслед. – Господи, какой же ты мудак! Неужели твои выдумки стоят наших отношений?!

Я ускорил шаг. Первый из волдырей на щеке уже лопнул. Алая капля упала в снег. Но Хайди не видела этого. А я не решался обернуться и показать ей лицо. Не хотел, чтобы она увидела меня таким – больным, жалким, истекающим кровью. Наверное, в этом и была причина: пусть лучше ненавидит, чем жалеет. Что угодно, но не жалость.

Хайди звала меня, но решила не бежать за мной. Мальчик-выдумщик вернется к ней, как только наиграется в свои игры. Ведь так? Однажды он устанет корчить из себя уникального и вернется. Если, конечно, она захочет принять его. Если, конечно, она сможет простить ему мудацкое поведение…

– Я не прощу тебя! Катись ко всем чертям, Вильям!

* * *

– Хайди спрашивала обо мне? – поинтересовался я у родителей две недели спустя, как только ожоги зажили, и я смог шевелить губами.

Оказалось, что нет. И мне она тоже не звонила.