Адский поезд

Камрад внимательно смотрел Косте в глаза. Что видел он? Эта была немая статическая сцена.

Поезд остановился, и где-то невдалеке что-то стукнуло — видимо, проводник открыл дверь и опустил порожек.

— Можно пойти взглянуть, — сказал Костя, — я уверен.

— В чем? — спросил камрад Буффало.

— А, — Костя махнул рукой.

Все, что происходило, ему порядком надоело. Он еще раз налил водки, выпил. Пошел к стойке, чтобы заказать. Казалось, что развязка близка. Возможно, что так и было. Но суть была в том, что Костя желал своей, собственной, развязки. Он был готов вынуть свой мозг, проветрить и вставить назад, только бы все встало на свои места.

В этот момент послышался какой-то дополнительный шум.

— Есть водка? — спросил Костя у бармена.

— А, — ответил тот.

Шум за спиной усилился. Он услышал громкий вздох. И — какое-то чмокающее, всхлипывающее, продолжение. Скрипнула дверь.

— Есть? — переспросил Костя.

Тут он понял, что бармен смотрит ему за спину и видит что-то….. что-то такое….. глаза его лезли из орбит.

И тотчас за спиной у него кто-то завопил — громко, на пределе возможностей голосовых связок. От этого звука у Кости заболело в горле. Лечге было тут же, на месте, умереть, чем жить дальше.

— Билетики, билетики! — сказал скрипучий, омерзительнейший, голос.

Костя обернулся.

В вагон вошел кондуктор.

— Билетики, — прорычал он, — билетики.

Костя стоял, как вкопанный. У кондуктора было три руки. Две — обыкновенные, впрочем, деталей было не видно. Третья же — какая-та длинная, неестественно тонкая, но — в рукаве с нашивкой железных дорог. И вот, вытянув эту руку, он ударил ногтем в голову пассажирке — толстой тетечке лет сорока, пробил через, а тетечка извивалась, вопя и дергая руками. На правой стороне лице у кондуктора имелись отверстия, и из нее торчала не то трава, не то — волосы, а в одной из дырок сидело какое-то ужаснейшее насекомое. По краям вокруг этого отверстия кожа была синеватой — вроде как подгнивней. Сами же края были прошиты — не то нитками, не то еще чем-то.

Глаза кондуктора горели.

Из них исходило желтоватый свет, который напрямую проникал в душу. Косте показалось, что, даже когда он напрямую не попадает в глаза, этого достаточно, чтобы победить волю. Он даже почувствовал какое-то возбуждение. Один грамма света.