Ученик чернокнижника

– То есть вы хотите сказать, что теперь бессмертны? – Максим не верил своим ушам. Он и подумать не мог, что фантазии старика заходят так далеко.

– Да, именно так, мой юный друг! Я как Кощей! – И старик опять не удержался от хриплого хохота. – Все оказалось совсем не сложно. Наверное, из-за простоты никто и не мог до этого додуматься ни до, ни после. – И задумчиво добавил: – А может, кто-то и додумался и скрывается, как я.

Конечно, у меня тогда не было всех этих современных приборов. – Афанасий Семенович широким жестом обвел лабораторию. – Но легко нашлись заменители. Правда, выглядело все не так красиво, но ведь важен результат, не так ли? Но, к сожалению, в моем методе оказался один недостаток, избавиться от которого не удалось до сих пор. – Он сделал долгую паузу.

– И что же это за недостаток? – не выдержал Максим. Рассказ сильно заинтриговал его, несмотря на явное безумие автора и собственное незавидное положение.

– Он требует жертв, – как бы собравшись с духом, выпалил Афанасий Семенович. – Можно продлить собственную жизнь в обмен на чужую. Конечно, не слишком-то нравственно и приятно, зато эффективно. Причем, как выяснилось, чем моложе и здоровее жертва, тем дольше действие. Поэтому-то ты, а раньше подобные тебе идеально подходите для этой роли.

– Сколько же людей вы погубили?! – ужаснулся Максим. Почему-то он начинал верить в фантастический рассказ старика. Уж очень на него подействовали мрачная атмосфера и непоколебимая уверенность рассказчика. Да еще вспомнились грустные лица мальчишек на двери соседа.

– Не так уж много, – небрежно ответил старик. – Обычный хирург за свою карьеру губит их не меньше. Много жертв требовалось вначале. Тогда поддерживать организм нужно было каждые несколько лет. Ведь я достиг цели в самом конце жизни, незадолго до того времени, когда должен был умереть, поэтому был стар и слаб. Теперь я окреп! – самодовольно бросил он. – Так вот. Метод совершенствовался, и срок теперь увеличился примерно до средней человеческой жизни. Тот самый Миша, о котором рассказывал твой дедушка, был последним перед тобой. Теперь-то уж в прямом смысле получается жизнь за жизнь. Ради продления более ценной жизни приходится жертвовать менее ценной.

– Но я так не хочу! – запротестовал Максим. – Может, моя жизнь оказалась бы еще ценнее! Почему именно я?!

– А почему бы и не ты? – совершенно спокойно возразил Афанасий Семенович, и этим опять напомнил учителя, дающего ученику какое-то сложное или просто неприятное поручение. – Ты подходишь и по возрасту, и по кое-каким другим параметрам. Не буду тебя утомлять подробностями, но нужна некоторая особая совместимость с донором, по которой для этой цели подходит лишь примерно один человек из ста. И потом, – старик посмотрел на Максима как на непонятливого ученика, – не думаешь же ты, что я могу отпустить тебя после всего того, что ты узнал? Я не похож на идиота.

– Афанасий Семенович! Я никому ничего не скажу! – взмолился Максим.

– Поздно! Я уже все решил. – Старик оставался непреклонен. – Лучше не утомляй меня своими воплями, не трать на них время. Ведь его осталось совсем немного, а я еще собираюсь кое-что рассказать. И замену тебе искать поздно. С предыдущим объектом у меня ничего не вышло, а пока я буду искать нового, могу и умереть.

– Так, значит, вы не бессмертны? – переспросил Максим. У него мелькнула безумная надежда, что старик умрет прямо сейчас и не успеет довести до конца свое ужасное дело.

– Я умру, если не получу вовремя подпитку, – подтвердил Афанасий Семенович. – К тому же меня можно убить. На физические травмы бессмертие не распространяется. Я лишь не могу умереть от старости. Но, – он хитровато прищурился, – я всегда забочусь о том, чтобы получить подпитку вовремя. А что касается физических опасностей, то против них достаточно элементарной осторожности. Что может случиться со стариком, который почти никуда не выходит из дома и не имеет особых ценностей?

– Значит, я для вас всего лишь подпитка? – Максиму вдруг стало очень обидно. – Вроде как для людоеда?

– Ну нет, не совсем! – старик поморщился. Очевидно, его покоробило такое сравнение. – Мне кто попало не подходит! Такие кандидатуры, как твой друг, я даже не рассматриваю. Механизм процесса, как ты мог заметить, требует участия жертвы. Причем участия талантливого, для которого необходимы некоторые научные способности. Разве справится какой-нибудь дурачок с такими манипуляциями? – Он посмотрел на Максима как-то даже ласково, словно добрый дедушка. – В том-то и беда, что приходится жертвовать лучшими. Кстати, в древности в жертву богам тоже приносили лучших: самых умных, самых красивых, самых сильных, ну и так далее.

– Везет же дуракам! – чуть не плача выпалил Максим. Он вспомнил библейскую фразу: «Блаженны нищие духом» и решил, что в его случае она вполне к месту.

– Я надеюсь, что ты станешь последней жертвой, о которой можно пожалеть, – не обращая внимания на его реплику, продолжил Афанасий Семенович. – Мне кажется, что через пару десятков лет я добьюсь того, чтобы в качестве жертвы использовать кого попало, а может, даже и животных. И тогда я смогу поделиться своим открытием с достойнейшими. Мы будем править миром и решать: кому продлить жизнь, а кого заставить умереть, все будут валяться у нас в ногах и умолять о бессмертии! Мы станем богами! – Старик до того возбудился и воодушевился, что, казалось, вот-вот взлетит. Столько лет он лелеял эти мысли в глубокой тайне, а теперь может открыть их хоть кому-то. И неважно, что этот кто-то сейчас умрет. Ему важен был хоть какой-нибудь слушатель.

– Вы станете дьяволами! – со злостью и отчаянием бросил Максим.

– Называй как хочешь! – беспечно махнул рукой Афанасий Семенович. – Суть от этого не изменится. – И тут, спохватившись, начал утешать мальчишку: – Ты не волнуйся, я тебя не забуду. Ты войдешь в историю! Я никого не забываю! – Перепадам его настроения можно было только поражаться, и это являлось еще одним свидетельством в пользу ненормальности старика, но только Максиму было от этого ничуть не легче. – У меня хранятся портреты всех, чьи жизни во мне. Там уже есть и твоя фотография.

Сосед стянул с головы свой шлем и выбежал из комнаты, но тут же вернулся с большой черной кожаной папкой, которую нес осторожно, почти нежно прижимая к груди, будто там лежало что-то очень хрупкое. Слегка подрагивающими руками он раскрыл ее и бережно вытащил стопку бумаг. «Вот они, все», – почти беззвучно шептал старик. Он стал показывать Максиму эти бумажки, поднося по одной к его лицу. При этом старик что-то говорил, то грустно, то воодушевленно, давая пояснения, но Максим его не слышал; это бормотание было для него сейчас просто звуковым фоном вроде тиканья часов.