Романов

— Они были слишком хорошо подготовлены, экипированы и свободно уходили от преследования и наблюдения ЦСБ, — пояснил я.

— Вы считаете, они были одним из спецотрядов? — уловил он мою мысль.

— Да.

— Вы мне лжете?

Это явно был чисто проверочный вопрос. Но я ответил машинально. Я ведь не лгал, когда упоминал о своих подозрениях.

— Нет.

Он замолчал, я тоже не спешил говорить. Мне и не положено — об этом предупреждал инструктаж. Сейчас у меня не должно быть собственной воли, только воля дознавателя.

— Вы считаете, что должны ответить перед законом за совершенные убийства?

— Нет.

— Вы подозреваете, что среди ваших жертв имеются сотрудники Царской Службы Безопасности, но не должны нести наказания за это преступление?

— Нет.

— Почему?

— Они не представились сотрудниками ЦСБ, не предъявили распоряжение суда. Они не могут считаться сотрудниками ЦСБ при исполнении. В таком случае закон на моей стороне, и я имел полное право их убить. Я защищал себя и свою сестру в рамках закона.

Вновь повисла пауза, во время которой гвардеец отвернулся в угол камеры — там наверняка находился объектив, через который идет трансляция коллегам дознавателя. А то и напрямую совету клана Рюриковичей.

— Что вы чувствовали, когда убили последнего человека в том бункере? — спросил он, вновь повернувшись ко мне.

— Что исполнил свой долг.

— В чем заключается ваш долг?

Защищать человечество. Но сказал я иначе.

— Защищать свой род.

Гвардеец замолчал на этот раз на достаточно долгое время. Я все еще ощущал его незримые пальцы в своей голове, но давление постепенно снижалось. Действие техники подходило к концу, но это не значило, что он не сможет ее повторить.