Федя Солонов страдал. Нет, не от боли – заштопали его хорошо, тщательно, молодое тело его быстро залечивало рану. Конечно, валяться по госпиталям придётся ещё какое-то время, однако он вставал, осторожно ходил (с костылями), виделся с товарищами. Что ни день, заходил Петя Ниткин, забегали и остальные – его команда «стрелков-отличников», приятели по отделению и роте.
Но страдал он не от этого.
Что с ним происходит, когда рядом появляется тихая, молчаливая сестра милосердия Татьяна, словно сошедшая с иконы? Почему и отчего у него так колотится сердце? Ведь у него же есть Лиза. Верная, смелая, весёлая, находчивая, с которой так хорошо было гулять под руку и кататься на коньках и с которой случился у него первый неловкий недопоцелуй, – как же она? Как он может всё меньше думать о ней и всё больше – о Татьяне? Это же бесчестно, это недостойно кадета-александровца и уже почти что офицера! Неужели он влюбился? Неужели он полюбил другую? Другую, которая, ясно дело, не отвечает ему взаимностью?
От всех этих мыслей голова шла кругом.
И сама Татьяна… о нет, чтобы она бы как-то стала флиртовать или, упаси Боже, кокетничать с ним!.. Она всегда оставалась доброй, ласковой, но именно
Однако мысли в голову бравому кадету лезли совсем не братские.
А Татьяна, казалось, задерживается у его койки чуть-чуть дольше, чем у других раненых. Что подходит проведать его чуть-чуть чаще, чем остальных.
И при этом он, Солонов, ничего о ней не знает, даже фамилии. Кто она, откуда? Как попала сюда, в медицинский поезд? Где выучилась? Кого попало ведь в сёстры милосердия не возьмут, а Татьяна умела не только воды подать.
Его так и подмывало расспросить, однако Фёдор не решался, являя, несомненно, постыдную для доблестного александровца трусость.
Татьяна радушно встречала и его друзей, хотя и напоминала строго, чтобы не шумели и вообще чтобы не задерживались, мешая «скорейшему выздоровлению раненых воинов». Петя Ниткин в последний визит свой, правда, как-то слишком уж пристально вгляделся в неё, да так, что Фёдор немедля приревновал (и немедля же устыдился).
И потом Ниткин явно порывался что-то сказать ему, Фёдору, да так и не решился. Ну и ладно. Только бы не пялился на сестрицу Татьяну…
Меж тем юг всё приближался, все разговоры вертелись вокруг того, как скоро они, новорождённая Добровольческая армия, начнут наступать. Федя в них не участвовал – рисовать стрелочки на карте было хорошо для младшего возраста, когда только начинали учить с Двумя Мишенями военные игры, хотя и тогда уже не слишком хорошо, если оторвёшься от реальности: мигом продуешь, все смеяться станут.
Молчал он и потому, что после рассказов Пети Ниткина – вполголоса, чуть ли не шёпотом, чтобы другие не расслышали, – перспективы вырисовывались далеко не самые радужные.
Впрочем, это не отменяло главного. Он должен скорее вернуться в строй, там всё станет проще и легче. И тёмные глаза сестры милосердия уже не будут смущать его, а думать он станет исключительно о том, как выполнить боевую задачу.
Но сейчас он страдал.