Когда мы вошли внутрь, все места уже были заняты, и с нами никто не спешил здороваться, только пара кивков. Латесса, готичная шлюха лет двухсот, затянутая в черный шелк и кружева, цедила из высокого бокала мартини. Она постоянно отиралась рядом с Люци и поэтому имела все на свете. Зиг и Вог, два близнеца-лоботряса, используемые для топорной физической работы, шарили в холодильнике начальства, и у меня потекли слюни — поесть я так и не успела.
Рокки притащил нам из подвала два стула, но я махнула рукой и плюхнулась прямо на бежевый ковер — если вы не считаетесь со мной, я не буду считаться с вами.
Оглядывая разношерстную компанию своих соплеменников, перекидывающихся шутками и кивками, многозначительными взглядами и картинными оскалами, я в очередной раз задумалась, что толкнуло их подставить свое тело под клыки. Я понимала тех, кто спасался от болезни и болей — были и такие. Они, кстати, вели себя тише всех и никогда не задирали носы. Остальные же, те, кто пошел за идею, постоянно выпендривались, подчеркивая свою сущность и распугивая людей. Хотя с точки зрения безопасности это было даже хорошо — кто поверит, что за нарисованным вампиром скрывается настоящий?
Люци, что-то полушепотом обсуждавший с Кармелиусом — своим побратимом, — наконец закончил разговор и, картинно обняв Латессу за талию (та вся просто изошла на паточную улыбочку), постучал ладонью по столу, на котором тут же остались вмятины.
— Братья и сестры! — как всегда пафосно начал он. — Я собрал вас здесь сегодня…
Ага, чтобы ты мог опять подрать горло. Кто сказал, что старейшины мудры? Это только в фильмах многовековые вампиры роняют каждое слово как золотой кирпич, и оно исполнено высшего смысла. Люци просто любил выступать на людях — это у него еще из той, прошлой жизни осталось. Я хмуро покосилась на наиглавнейшего и закурила.
— Китти, я бы попросил тебя не курить в помещении, — с нажимом произнес Люци, а Латесса, все еще плавящаяся в кольце его руки, погрозила мне пальцем. Ну да, я же самая младшая. Сигарета дивно зашипела о бежевый ковер.
— Спасибо, — оскалился Люци, и я вспомнила, как увидела его в первый раз. Импозантный седовласый мужчина подошел ко мне прямо в институте, где я громогласно жаловалась на краткость собственной жизни и невозможность узнать все, что хочется, и спросил, что я имею в виду. Я даже почти влюбилась. Потом — прогулка, ночь, кружащаяся голова, сборище таинственных людей у костра, слушающих мои слова…
А дальше — вечный ад. Не получишь суточную дозу крови — и начинаешь загибаться от жуткой боли во всем теле. Постоянные переезды — «чтобы сохранить тайну нашего существования», как говорил Люци. Работать никто из нас не мог — поэтому жили все бедно, отсюда и идея общины — кто где достанет чего. Приходилось подрабатывать в «криминальной сфере» — кражами (тут спасали сила и ловкость), перевозкой всяких веществ (попробуй убей нас пулей!), но лучше всего, когда был заказ на убийство! Человека притаскивали сюда, и мы наконец-то могли получить свою дозу. Чтобы кое-как жить, надо около двухсот граммов крови. То есть одна жертва давала пищу примерно на двадцать персон. Но кто же там отмеряет! Те, кто покруче, обязательно отжирали больше, так что мне и Рокки оставались крохи. Ходить на охоту самостоятельно нам не разрешалось — могли пойти слухи, и нас вычислили бы. Приходилось есть. Обычную человеческую еду. Соотношение было совершенно ужасающим: полный обед на двоих человек едва заменял пятьдесят граммов, но так можно было жить… Только разве это жизнь?
— У нас закрылась вакансия в тюрьме, — тем временем вещал Люци, — там почти полностью сменился персонал, и хода нам больше нет.
Все хором застонали. Смертники из тюрьмы были нашей основной частью питания. Они да еще те, кто осужден на пожизненное. Люци как-то умудрился там со всеми договориться, и вопросов не возникало, но теперь… Начали выдвигать теории, предлагать планы, даже Рокки что-то вякнул из своего угла.
Я встала и вышла на крыльцо, на ходу прикуривая. Хотя бы за легкие можно было не беспокоиться — благо всего остального хватало. Вечная — не жажда — потребность в крови, как в редком и дорогом лекарстве, даже наводила на мысли о самоубийстве. Но способ я знала только один — отказаться от нее. Говорили, «смерть» занимала несколько лет. На такое я еще не готова.
Небо было звездным, а ночь, наверное, холодной — я не чувствовала больше ни холода, ни тепла, застыв в ощущении легкой прохлады. Ветер шевелил песок, и пустыня простиралась куда только глаза глядят. На крае слышимости я различала голоса общины — там уже почти что-то решили — и тут же забыла про них. Сигарета тлела в бледных пальцах, и на мгновение я ощутила полную свободу, на мгновение я забыла, что я — вампир и навсегда привязана к этой шайке и людской крови.
Черт бы взял Дракулу, разболтавшего по пьяни своему приятелю Стокеру лишнего. И черт бы побрал Стокера, сляпавшего из бесконечной жизни в аду сладенькую историю. Если бы я только знала…
Что со мной сделают, если только поймают, я предпочитала даже не думать. Если уж решилась — надо бежать. А я решилась, уже давно решилась. Когда старина Люци нажрался моей крови до сытой отрыжки и пены в углах губ, мне было восемнадцать. С этой сумасшедшей компашкой симпатичных горилл и шимпанзе я прожила… страшно подумать, восемьдесят лет. Изо дня в день, из года в год — получать свою долю крови, долю выговоров и нагоняев, идти куда-то что-то делать — что скажут. Иначе община будет тобой недовольна. Иначе община примет меры. Иначе община… просто развалится, если каждый из нас не будет тупо исполнять ее приказания, заглядывая Люци в рот! И ему придется не попивать свой литр, закинув ноги на стул, а отрывать многовековую задницу от кожаного дивана и идти добывать кровь и деньги самому!
Мне была уже почти сотня, а я все еще считалась самой младшей. То есть той, которую можно послать делать то, что всем другим не хочется. Той, которую можно согнать с места на собрании просто так, потому что лень сделать пару шагов. А сознание мое, между прочим, никто не кусал, и свыкнуться с мыслью, что я уже старше своей бабушки, а в магазине до сих пор спрашивают, есть ли мне 18, продавая сигареты, не так-то просто!
Я уже почти стала чувствовать усталость, когда темнота вокруг начала легонько сереть, возвещая о начале сумерек, а значит — скором наступлении дня. Я сбавила шаг и огляделась, пытаясь найти место для себя и своего драгоценного пропитания, чтоб его черти взяли и Люци вместе с ним. Полное отсутствие понятий о местности и направлении, конечно, портило настроение, причем весьма прилично, но стоило только представить лицо старого выпендрежника, обнаружившего исчезновение пяти литров крови…
Словом, и настроение поднималось, и скорость резко увеличивалась. Убить нас хоть и безумно трудно, но возможно, и даже сомневаться не приходилось, что Люци сделает все, чтобы дойти до конца. Я же предала общину! Я же предала вековые идеалы нашего существования! Я же предала соплеменников! Тьфу на них сто тысяч раз, пусть утрутся и пашут дальше, раз не хватает решимости уйти. Мысль о том, что уйти, может, кто и пытался, да это оказалось невозможно, я гнала прочь как могла. Все равно это существование ради существования больше не для меня.
Я покосилась через плечо на восток и сплюнула — так и есть, у меня не больше получаса! Пришлось спешно искать подходящую елку погуще и рыть под ней нору. Пока из-под моих рук вылетали комья земли, я между делом подумала, сколько времени мне пришлось бы возиться, будь я человеком. Признаться честно, я уже плохо помню, каково это — быть человеком. Кажется, когда-то в детстве я ломала себе ногу. Встала на коньки и свалилась. А может быть, я путаю — и это была рука и велосипед. Прошлая жизнь уходит куда-то, покрываясь дымкой, а остается эта — день за днем, год за годом.
Выкопав достаточно глубокую яму, я забралась внутрь, прижав к груди рюкзак с оставшимися запасами крови. Поставила будильник на телефоне и как могла закопала себя, а выше пояса завалила листвой и ветками. Занятие дурацкое и сложное, но необходимое — я просто не переживу день. А дни у нас сейчас долгие.
ebooksa