— Тоже вполне нормально. Зажила, — я передернула плечами, не вполне веря, что на этом расстоянии в 50 сантиметров от плеча до плеча может скрываться сила, достаточная, чтобы поднять в воздух взрослого мужчину и тощую женщину.
— Хорошо. Что ты помнишь?
Я честно попыталась задуматься:
— Мало. Помню, что болело все тело. Помню, что иногда приходила в себя. Что ты меня поил. И уговаривал что-то съесть.
Он вынырнул на середину комнаты, повязывая привычный черный галстук-селедку. Забавный у мужчин вид, когда они повязывают галстуки, — такой беззащитный.
Тут-то их и бить.
— Помню, дождь был очень сильный. Потом… потом ты сказал, что я умираю.
— Ну вот не надо, ты сама додумалась.
— Ок, уговорил. Потом я плакала…
На лице его мелькнуло напряжение. Поймав мой недоуменный взгляд, он пояснил:
— Галстук не дается. Так что дальше?
— Дальше почти ничего. Ты меня куда-то унес. На крышу. Потом падение вниз. Все.
— Хорошо, — Шеф наконец победил галстук и деловито хлопнул себя по карманам, — как ты сейчас себя чувствуешь?
— Как бешеный огурец на спидах.
— Рад за тебя, — он действительно улыбнулся. — Собирайся, поедем отпразднуем твое возвращение в мир живых и не совсем людей.
5
Шел дождь. Гулко стучал по крыше машины, заливая окна.
Я подняла руку и автоматически провела по тонированному стеклу вслед за сползшей каплей. Она соскользнула вниз и смешалась с остальными, слившись в одну лужу где-то под колесами.
«Майбах» Шефа стоял у дверей Института с включенным двигателем, недвусмысленно намекая, что выйти мне все-таки придется. Шеф, сидя слева от меня, молча смотрел перед собой в лобовое стекло, разглядывая размытый силуэт Дворцовой.
Я вздохнула.