Не может быть… у меня просто язык отнялся; какое-то странное чувство возникло. Это не было согласие. И не удивление, и вовсе не страх. Я как будто обнаружил громадную черную яму – дна не видать – ровно там, куда собирался шагнуть.
– Класс три-три? Ты точно уверена?
– Ну вот, теперь уже не совсем уверена.
Дедушка продолжал кивать в такт бабушкиным словам.
– А у тебя остался ее школьный фотоальбом?
– Не думаю, что он тут, у нас. Если он где-то и есть, то, скорее всего, в доме твоего папы. Когда она вышла замуж, то кажется, взяла с собой все свои вещи.
– А.
Интересно, остались ли они у отца дома? Во всяком случае, мне он никогда ничего такого не показывал.
– Скажи, ба, – продолжил я расспросы. – Двадцать шесть лет назад, когда мама училась в три-три, у нее в классе умер кто-нибудь в аварии или еще из-за чего-нибудь?
– Авария? С кем-то из ее класса?..
Бабушка вновь посмотрела на дедушку, потом ее взгляд ушел куда-то в сад. Наконец она медленно вздохнула.
– После того как ты спросил, я что-то такое припоминаю, – задумчиво произнесла она, будто обращаясь к самой себе. – Но что это была за авария, не помню. Хороший был ребенок. Когда это случилось, это было просто ужасно…
– А как звали того ученика? – спросил я агрессивнее, чем хотелось бы. – Мисаки?
– …Я не знаю.
Бабушка опять обеспокоенно уставилась в сторону сада.
– Мисаки. Мисаки, – скрипуче пробормотал дедушка.
– Доброе утро. Доброе утро, – внезапно заорала своим пронзительным голосом майна Рей-тян, до сих пор сидевшая тихо; я вздрогнул. – Доброе утро, Рей-тян. Доброе утро.
– Думаю, Рейко должна помнить гораздо лучше, чем я, – сказала бабушка.
– Но ведь Рейко-сан тогда было всего три-четыре года?
Видимо, столько, исходя из разницы в возрасте между сестрами. Лицо бабушки вдруг обрело уверенное выражение, и она энергично кивнула.