Победив желание еще разок заглянуть на выставку кукол в Мисаки, я провел выходные дома, даже не высовываясь на улицу.
За это время я получил два звонка на мобильный.
Первый был из далекой страны индуистов.
Как и в прошлый раз, мой отец Ёске то и дело заявлял, что, дескать, там у него безумно жарко, но по сути он звонил проверить: «Как там у тебя дела?» Когда я ему сказал, что середина триместра, а значит, экзамены на носу, он ответил: «Не очень напрягайся по этому поводу». С учетом того, что «не напрягаться по этому поводу» я был принципиально неспособен, этот совет заставил меня поразмыслить о том, понимает ли вообще этот человек характер своего сына.
Второй звонок оказался слегка неожиданным. Это была Мидзуно-сан из городской больницы.
– Ну как, здоров?
Я угадал, кто звонил, по первым же словам. И тут же меня охватило легкое беспокойство.
– Помнишь, ты спрашивал – по-моему, две недели назад – о той девочке? Ну, которая умерла в больнице в конце апреля?
– Да, конечно.
– Я после нашего с тобой разговора все не могла ее выбросить из головы и в конце концов проверила кое-что. Оказалось, ее звали Мисаки, не Масаки.
– Мисаки – это ее фамилия? Или –
– Нет, это было имя.
Значит, не как у Мей Мисаки. И что это значит?
– А как оно пишется?
– Первое кандзи из слова «будущее», второе из «цветения». Вместе получается «Мисаки».
– Мисаки…
– А фамилия Фудзиока.
Мисаки Фудзиока, да?..
Сам того не желая, я погрузился в размышления.
Почему Мисаки Фудзиока – «моя вторая половинка» для Мей Мисаки? Как прикажете это понимать?