«Ночь, когда она умерла»

– Я давно разучился это делать.

Я села и посмотрела на него.

– Ведь все будет в порядке, да?

– Конечно, – ответил он беззаботно, – ты ведь знаешь, у меня всегда все в порядке. В том, что я с завидным упорством наступаю на одни и те же грабли, мне стоит винить самого себя, но никак не тебя.

– «Трава» была ничего, – попыталась я разрядить атмосферу.

– Я рад, что тебе понравилось.

– Ты уверен, что тебе стоит вести машину в таком состоянии?

– Не волнуйся. Кстати, кольцо тоже ничего. – Вивиан повернулся ко мне, застегивая верхние пуговицы рубашки. – У Уильяма отличный вкус. Это ты научила его выбирать украшения?

Я поднялась и подошла к нему.

– Нет ничего дешевле, чем чужая боль, да? – спросила я. – Знаешь, о чем я подумала? Вполне может статься, что я встречу человека, с которым я захочу разделить его боль. Но ты этим человеком никогда не станешь.

– Я в курсе. Хочешь сообщить мне что-нибудь новое?

– У меня вряд ли получится чем-то тебя удивить.

– Ну почему же. В постели это у тебя получалось.

– Постель – это еще не все.

– Когда женщина, к которой я неравнодушен, начинается и заканчивается именно в постели, то твоя последняя фраза приобретает другой смысл.

Мне стало холодно, и я обхватила себя руками в попытке согреться.

– Бизнеса у нас не получилось, – подвел итог Вивиан. – Отношений – тоже. Хочется верить, что ты хотя бы пригласишь меня на свою свадьбу.

– Тебе придется долго ждать.

– Я запасусь терпением. – Он запахнул плащ. – Удачи, Изольда. В следующий раз попробую продать свою боль подешевле.

– Неплохая мысль. Может, y тебя получится.

Глава двадцать пятая Вивиан 2000 год Франция, Париж Я впервые увидел ее пятнадцатого февраля, на следующий день после дня Святого Валентина. По случаю праздника мы собрались университетской компанией – те же самые пять человек, что и раньше – и решили отпраздновать его в таком составе. Точнее, мы не праздновали, а просто сидели дома у Клода и хвастались своими успехами. Пару месяцев назад я начал свою практику, и сделал это последним – до меня все мои друзья уже либо работали в больницах, либо, как и я, решили, что им будет лучше работать на себя. Мое заявление было встречено дружными аплодисментами, после чего все выпили за мое здоровье и напомнили мне, что для полного счастья нужно обзавестись красавицей-женой. Клод жил с дамой, которую звали Эдит (они начали встречаться еще в университете), все остальные уже были женаты, а у меня, как всегда, было много кандидаток в жены, но ни одной более-менее стоящей. После того, как мы выпили еще немного, мне посоветовали приглядываться к своим пациенткам – может, я найду жену среди них? Я часто вспоминал этот случай и удивлялся, как они умудрились что-то мне напророчить. С утра у меня болела голова. Я позволил себе выпить больше, чем следовало, и злился на себя, а заодно и на окружающих. Честно признаюсь, что больше всего по приходу на работу я желал услышать от секретаря «до часу дня у вас нет пациентов, доктор» и отправиться домой для того, чтобы подремать пару часов. Но подремать мне не удалось – на девять часов секретарь назначила прием какой-то леди по имени Беатрис Фабре. Узнав об этом, я разозлился еще больше – теперь и на Беатрис, из-за которой я весь день буду мучиться похмельем. Но злился я недолго. Всего лишь полчаса. Ровно до того момента, когда ее увидел. На улице шел мокрый снег и дул холодный ветер – самая ужасная погода, которую только можно вообразить. По этому случаю на мадемуазель Фабре было не только теплое белое пальто, но и пушистый шерстяной платок, который она обмотала вокруг головы. Она остановилась в дверях кабинета и сказала:

– Здравствуйте, доктор.

После чего принялась снимать с головы платок.

– Доброе утро, мадемуазель Фабре, – ответил я. – Позвольте, я возьму ваше пальто.

Беатрис сняла платок и потрепала волосы, глядя в зеркало. Она повернулась ко мне как раз в тот момент, когда я прикоснулся к ее плечам для того, чтобы снять пальто. Я обратил внимание на то, что она очень молода – черты ее лица выглядели мягкими, почти детскими. Она смущенно улыбнулась, осознав, что мы стоим слишком близко друг к другу для незнакомых людей, и рассеянно погладила темно-рыжие волосы. А я посмотрел ей в глаза, зеленые, как у большинства рыжеволосых женщин, и в них было только одно: бесконечная тоска. Взрослая, огромная тоска, которая не шла молодой девушке – ее глаза могли принадлежать, скорее, сорокалетнему человеку.