Вера резко отдернула голову, но ничего не сказала.
– И в чем же состоит наш выбор? – спросил Стас. – Или добровольно подписать контракт, став одним из вас, или – что?
– Подписывать контракт вовсе не обязательно, – улыбнулась Элея. – К чему нам такие формальности? Верно, Альберт? (Рубинштейн, демонстрируя всем видом само благодушие, кивнул.) К тому же речь о чем-то гораздо более ценном, чем просто, как у нас тут принято говорить, влиться в команду, – занять высокое положение, стать Первой кровью. Моими детьми. – Тут ее голос понизился на полторы октавы и затвердел. – Или превратиться в одних из моих самых жалких слуг.
Наступила долгая-долгая тишина. Казалось, никакие звуки не способны проникнуть из внешнего мира в запертое между стен пространство кабинета, словно тот окружен мертвой и бесконечно холодной пустотой.
Быть может, прошла всего лишь минута, а может и целых полчала, когда Марк тихо произнес:
– Мы попались, и теперь с нами просто играют, – его голос был полон безнадежной тоски. – Не знаю, как вы, ребята, но в этот раз я хочу сыграть за хороших…
Элея одарила его по-матерински нежной улыбкой:
– Как же ты заблуждаешься, дурачок. Нет ни хороших, ни плохих, лишь каждый выбирает свою собственную роль. Будущее уже предрешено – ваше, этого города, всего остального. И никакими глупыми жертвами его никому не изменить. Но, будем считать, ты сделал свой выбор.
Затем перевела взгляд на Беллу:
– А ты?
Девушка на секунду подняла глаза и тут же снова вперила в пол; пытаясь унять мелкую дрожь, одной рукой вцепилась в юбку на колене, другой что-то теребила на груди под одеждой. Губы беззвучно шевелились.
– И что же тут у нас? – Элея подошла к ней и сорвала с шеи золотой крестик; концы тонкой разорванной цепочки повисли с обеих сторон ладони. – Ну, конечно. Обожаю эту вашу привычку напоминать своему богу, в каких мучениях умер его сын. Это приносит столько вдохновения, правда? – Она глянула на Рубинштейна. – Вот бы была потеха, если б евреи его вздернули на суку, правда, Альберт?
Рубинштейн на секунду изобразил глубокую задумчивость и хихикнул:
– О да, удавки на церковных куполах смотрелись бы сейчас весьма оригинально.
Белла что-то хотела ответить, но только сильнее сжала в руке материю юбки.
– Может, и ты готова пожертвовать всем? – спросила Элея. – Нет?
Белла не отреагировала.
– И что же ты рассчитываешь получить взамен от своего бога?
– Таким, как… – девушка запнулась. – Не понять.
– Правда? – хохотнула Элея. – Ты даже не знаешь, существует ли он. А все это, – она подняла ладонь с крестиком, – было ли когда-то правдой. Верно?