— Ах, мои хорошие сестрички — как они тебя лю-ю-ю-бят, — протянула она, закатывая глаза, и пошевелила дымящиеся лохмотья джинсов железной кочергой. — Почему они должны быть счастливы?
— Послушай… — начал было Бобби.
— Почему? — воскликнула она. — Я не хочу, чтобы они были счастливы.
Так что… — Она подняла тяжелую кочергу и ткнула ею в его сторону. — Так что пусть они с тобой попрощаются.
На лице ее расплылась злорадная улыбка.
— Прощай, — сказала она. — Прощай, Бобби.
— Дженнилин, подожди! — взмолился он, — Что ты хочешь сделать?
Ни слова не говоря, она положила кочергу и зашла ему за спину.
Он попытался повернуться в ее сторону — посмотреть, что она делает.
Но он был привязан к стулу слишком крепко.
И тут он почувствовал на волосах что-то мокрое. Мокрое и вязкое. Что-то текло по его голове, струилось по щекам. Капало на плечи.
— Дженнилин, что ты делаешь? Что это? — вскричал Бобби.
Она встала напротив него, и он увидел у нее в руках большую железную банку.
— Это мед, всего лишь мед, — прошептала она с беспечной улыбкой.
Она наклонила банку, и тягучая желтая струйка меда потекла ему на колени.
В ноздри Бобби ударил сладкий, приторный запах. Липкие капли катились по его лбу — он моргнул, чтобы мед не попал в глаза.
— Не надо, пожалуйста!
Он извивался на стуле, отчаянно пытаясь высвободить руки. Но тугие узлы не поддавались. Он был привязан намертво.
Что-то мурлыча себе под нос, девушка лила мед ему на ноги.
— Ну вот. Теперь ты весь в меде, — вкрадчиво проговорила она, выпрямилась и одарила его умильной улыбкой. — Ну что, сладкий мой?