Несмотря на резкий тон допроса и явное недоброжелательство со стороны директрисы, ночная блюстительница ни грамма не смутилась. Как и многие другие воинственные граждане, она отлично помнила, что лучшая защита нападение.
— Да её саму надо в тюрьму, эту маленькую мерзавку! Мало того, что буханку искромсала, так ещё и сама ножом обрезалась, испачкала кровью казённое полотенце!
Бонна решила поддержать товарку:
— Эта новенькая самая невоспитанная из всех моих подопечных! Даже ночью ухитряется пререкаться! Дерзила мне! А речь у неё какая, а повадки!
Директриса устало села за стол, прекратила курить.
— Кстати, о повадках… И о деревенских замашках…
Она выдвинула ящик, порылась в нём, нашла несколько листков.
— Вот донесения ваших коллег. Вы обе изволите употреблять нецензурную брань в общении с подопечными.
Обвиняемые снова переглянулись.
— Нецензурную брань?!
— Да! — кивнула директриса. — Я, конечно, понимаю, что наше заведение уже не то, каким оно было в самом начале, полвека с лишним назад, при матушке-основательнице, при императрице Екатерине Великой. Ныне в наши ряды всё чаще проникают провинциалы…
— Ха! Вы ещё не слышали, как учитель химии выражается! А он ведь коренной петербуржец! Несёт такое, что… стыдно вымолвить…
Директриса повеселела.
— Это вам-то стыдно вымолвить? Ну-ну!
Товарки явно решили идти до конца.
— А вы сами как-нибудь послушайте! Постойте-ка под дверью и послушайте! Речь у него в высшей степени некультурная!
Директриса жестом указала провинившимся на дверь.
— Хорошо, я во всё постепенно вникну, во всём разберусь. А вы тотчас же выпустите девочку, накормите чем-нибудь…
Она посмотрела на часы.
— Ведь уже десятый час! Она определённо изголодалась!