Монастырь дьявола

– Видишь современное здание впереди? Это наверняка администрация музея! Я собираюсь начать там свои расспросы. Представлюсь приезжим археологом.

– Тебя арестуют!

– Вот увидишь – о фотографиях в газетах они даже не подумают! В любом случае, придется рисковать.

Вскоре они оказались перед вполне современным двухэтажным домом с надписью «Дирекция музея. Посторонним вход запрещен».

1227 год, Восточная Европа

Длинные тени от двух факелов падали на каменные плиты пола. В воздухе стоял тяжелый запах прогорклого свиного сала и крови. Ради экономии паклю факелов пропитывали дешевым свиным салом, которое горело не так ярко, но все же достаточно долго, распространяя вокруг чудовищно зловонный чад.

Каменные плиты подземелья были стерты сотнями ног несчастных узников, нашедших свой конец в страшном каменном мешке. Подземелье находилось глубоко под крепостью, и оттого из стен сочились капли влаги – не высыхающая подземная сырость. В выщерблинах пола, особенно ближе к стене, скапливалась кровь. Застыв, вязкие болотца крови становились почти черными… длинный кровавый след (совсем свежий след) тянулся к стене – туда, где приковывали узников.

Звякнули колодки. Цепь двинулась по полу, издавая неприятный, глухой звук. Стукнула дверь. В темнице послышалась тяжелая поступь инквизитора.

Человеческое существо, закованное колодки, подняло вверх глаза, сохраняющие странную ясность. На самом деле в истерзанном, избитом существе не было ничего человеческого – ничего, кроме глаз.

Шея узника была вставлена в отверстие между двумя деревянными плитами – тяжелый прямоугольный воротник колодки. Там, где дерево касалось шеи, были небольшие шипы, недостаточные для того, чтобы наступила смерть, но достаточные, чтобы причинять несчастному невообразимые муки. Кожа шеи, в тех местах, где колодки соприкасались с телом, была разорвана, стерта, оттого из тела постоянно сочилась кровь.

Руки узника были вздернуты вверх за спиной, и туго стянуты железными цепями, вкованными в стену. Кисти рук были сдавлены узкими кольцами, впившимися в кожу до кровавых ран. Оттого, что руки были подвешены в таком положении, тело было полусогнуто вниз, и неудобная, непривычная поза должна была сама по себе причинять значительные муки. В пытках инквизиции все было продумано до мелочей.

Босые ноги так же были скованы цепями, концы которых были вкованы в стену. На ногах узника не было пальцев, а сами ноги были заметно переломаны сразу в нескольких местах. Кое-где кости выступали наружу, прорвав кожу.

Тело узника представляло собой сплошную кровавую рану. К несчастному применили все пытки, которые только могло изобрести болезненно – жестокое воображение. С большинства участков тела кожа была содрана – содрана живьем, и смотреть на них было невозможно. Только нечеловеческое усилие воли, только последний проблеск сознания удерживал жизнь в этом истерзанном теле, претерпевшем еще при жизни самые немыслимые, жестокие муки. Кожа была содрана и с лица, и единственным из человеческого облика оставались глаза – необычайно светлые глаза человека, наделенного высшей силой духа.

Инквизитор, худой монах средних лет, скинул с головы капюшон рясы. На лице фанатика, истощенном аскетизмом и строгими постами, неестественно блестели глаза, а ноздри жадно трепетали, вдыхая запах еще свежей крови.

– Зачем ты пришел? – вместо слов из горла узника вырвался судорожный хрип, в котором все же можно было различить отчетливые звуки. Инквизитор прекрасно его понимал.

– Я пришел сказать, что больше тебе не брат, – в голосе инквизитора прозвучала необычайная сила, – но, несмотря на это, я пришел проявить к тебе милосердие, если ты мне скажешь, кто еще знает о книге.

– Ты никогда не был мне братом… – несмотря на нечеловеческие муки, узник все же не опускал перед ним глаз, – даже там, в арабских песках, глотая пыль пустыни. Ты всегда посылал других на смерть. Других, но не себя.

– Я посылал тебя, и таких, как ты, в священный поход! Гроб Господень требовал освобождения! А вместо этого вы вверглись в смрадную бездну сатаны…

– душа твоя – и есть самая смрадная бездна, Конрад Марбургский! Помяни мое слово!

– Я готов проявить милосердие от лица церкви, если ты скажешь мне то. Что я хочу знать. Ты умрешь до костра. Несколько слов – и твои муки закончатся.