Его нога, шея, десны. Все это не изменилось.
«И никогда не изменится. Если меня снова не начнут пытать, конечно».
— Ты неплохо выглядишь, — бросил Глокта через плечо. — За исключением ожогов на лице, конечно. Ты похудел.
— Голод помогает.
— В самом деле, в самом деле. Я сбросил вес в Гуркхуле. И не только потому, что от меня отрезали куски. Сюда.
За поворотом они вошли в тяжелые двери, по обеим сторонам которых возвышались мрачные практики, затем — в раскрытые ворота из металлической решетки. Вступили в длинный коридор без окон, уходящий под уклон, освещенный редкими фонарями и заполненный тенями. Стены здесь были оштукатурены и побелены, хотя и давно. Все казалось ветхим, пахло сыростью.
Постукивание трости Глокты, его шумное дыхание, шелест белого плаща — все звуки поглощал холодный влажный воздух.
— Знаешь, если ты убьешь меня, ты не почувствуешь удовлетворения.
— Посмотрим.
— Я сомневаюсь. Твое небольшое путешествие на север устроил не я один. Да, я выполнил задание, но приказы отдавали другие.
— Они не были мне друзьями.
Глокта усмехнулся.
— О, ради бога! Человек притворяется, будто ему нравятся какие-то люди, чтобы сделать жизнь сносной, — это и называется «друзья». Люди вроде нас не имеют необходимости притворяться. О нас судят по нашим врагам.
«Вот они, мои враги».
Шестнадцать ступеней противостояли ему.
«Этот старый знакомый пролет. Гладкие камни, вытертые в середине».
— Ступени. Чертовы штуковины. Если бы мог подвергнуть пыткам одного человека, кого бы ты выбрал?
Лицо Пайка представляло собой сплошной ничего не выражающий шрам.
— Ладно. Не имеет значения.
Глокта с трудом добрался вниз и сделал несколько мучительных шагов по направлению к тяжелой деревянной двери, обитой железом.