Морвир услышал характерный шелест тасуемой карточной колоды.
– По пятерке ставим? – Голос Коски. – Или на честное слово сыграем?
Оба расхохотались.
– Давай по десятке.
– Давай. – Снова шелест. – Посидим, как культурные люди. Что может быть лучше картишек, пока другие сражаются? Совсем как в старые добрые времена.
– Не считая того, что нет Эндиша. И Сезарии, и Сазина…
– Да, – вздохнул Коска. – Ну, ты будешь сдавать или я?
Балагур с рычанием высвободился из обломков. Увидел по другую сторону груды расколотого дерева и погнутой меди, крошева слоновой кости и мешанины порванных струн – всего, что осталось от клавесина герцога Орсо, – Трясучку. Северянин стоял на коленях. Со щитом в одной руке и топором в другой. Лицо вымазано кровью, текущей из пореза над стальным глазом.
– Ты, чертов счетовод! Я не с тобою разбирался! Но теперь – с тобой!
Оба, не сводя друг с друга глаз, медленно поднялись на ноги. Балагур выхватил из-под куртки тесак, из ножен нож. Потертые рукояти привычно легли в ладони. Можно было забыть о хаосе за стенами дворца, безумии внутри этих стен. Один на один – как заведено в Схроне. Один и один. Проще арифметики не бывает.
– Честный бой, значит, – сказал Балагур. И улыбнулся.
– Честный, значит, – прошипел Трясучка, стиснув зубы.
К ним шагнул один из наемников, громивших зал.
– Какого черта…
Трясучка одним прыжком перемахнул кучу обломков. Топор описал в воздухе дугу. Балагур нырнул вправо, уклоняясь, и волосы всколыхнуло ветерком от пролетевшего рядом лезвия. Тесак его с лязгом проехался по щиту Трясучки, вошел в плечо. Не слишком глубоко, правда. Так, порез. Трясучка быстро развернулся, опуская топор. Балагур вновь ушел от удара и услышал, как затрещали под лезвием обломки клавесина. Взмахнул ножом, но северянин успел подставить щит и, развернув его, выбил из руки клинок, который заскользил по гладкому полу прочь. Балагур рубанул тесаком, но северянин почти прижался к нему, подставив плечо под локоть, и лезвие, миновав изуродованную половину лица, оставило кровавую зарубку под ухом.
Балагур сделал полшага назад, уводя тесак в боковой замах и не давая Трясучке возможности орудовать топором. Вместо этого тот прикрылся щитом и ринулся вперед. Принял удар тесака на щит и вскинул на нем самого Балагура. Тот попытался достать его кулаком, но щит был слишком велик, не дотянуться, а Трясучка слишком тяжел, и под его напором Балагура внесло в какую-то дверь. По плечу ударил косяк, ноги, наконец, коснулись пола. Но в следующий миг пол куда-то исчез, и Балагур начал падать. Покатился кубарем, колотясь головой о камень, рыча и хрипя, в кружении тьмы и света. По лестнице. По ступенькам, которые не сумел сосчитать.
Долетев до подножия, он снова зарычал. Медленно поднялся на ноги, огляделся. От лестницы тянулась длинная сводчатая комната с маленькими окошками под потолком. Кухня.
Левая нога, правое плечо и затылок немилосердно болели. Один рукав был порван, на предплечье виднелась ссадина. На штанине кровь – порезался, должно быть, собственным тесаком, когда падал. Но кости как будто были целы.
Наверху лестницы в четырнадцать ступеней, два раза по семь, стоял Трясучка. Массивный черный силуэт с одним сверкающим глазом. Балагур поманил его к себе.
– Спускайся.