– А, и еще.
Бек снял с пояса отцовский меч, подержал-подержал и отдал матери.
– Можешь это убрать?
– Куда?
– Хоть куда, лишь бы с глаз подальше.
Она приняла меч, и ощущение у Бека было такое, будто он освободился от ненужной ноши, которую, по счастью, больше не придется на себе таскать.
– Похоже, войны иногда приносят и что-то хорошее, – заметила мать.
– А по мне, так единственно хорошее – это приходить с них домой.
Он нагнулся, поставил на пенек полено, поплевал на ладони и поднял колун. Рукоять удобно легла в руки. Знакомо. И уж куда как сподручей, чем рукоять меча, тут и говорить нечего. Бек махнул топором, и полено разлетелось на аккуратные половинки. Нет, он не герой, и никогда им не станет. Он создан колоть дрова, а не воевать.
Какой он все же удачливый. Куда удачливей Рефта со Стоддером или Брейта. Удачливей Дрофда или Жужела из Блая. Удачливей даже, чем Черный Доу. Бек выдернул колун из пенька и выпрямился. Быть может, о дровосеках не слагают песен, но вон на невидимых отсюда холмах блеют овечки, и этот звук милее всех строф о героях, вместе взятых.
Он закрыл глаза и вдохнул запах трав с горьковатой примесью дыма. А потом открыл и оглядел долину. По коже побежали мурашки от щемящей умиротворенности. И как он мог ненавидеть это место, эти окрестности?
Чем же они плохи? Да они лучше всех!
Все служат
– Ну так ты стоишь со мной? – спросил Кальдер голосом, беззаботным, как весеннее утро.
– Если еще есть место.
– Преданно, как Рудда Тридуба?
Железноголовый пожал плечами.
– Я не буду держать тебя за дурака и говорить «да». Но я знаю, где лежат мои интересы, а место это – возле твоих каблуков. Я скажу, что верность – опасная почва. Имеет свойство в бурю вымываться из-под ног. А своекорыстие удерживается в любую погоду.
Кальдеру пришлось кивнуть.
– Здравый принцип.