Он мимолетно глянул на Кальдера, заставив его поежиться.
– Из нас двоих за умного всегда был ты.
– Да нет. Прав был как раз ты. Иногда нужно драться.
Кстати, вот на этом месте он тогда стоял. Земля все еще в шрамах. Вытоптанные колосья, разбросанные обломки стрел, изувеченные части амуниции вокруг остатков окопов. Перед стеной Клейла земля снова засохла. Застывшие отпечатки башмаков, копыт, рук – все, что осталось от тех, кто принял здесь смерть.
– Добивайся, чего можешь, словом, – проговорил Кальдер, – но слово вооруженного человека звенит куда слаще. Так говорил ты. Как когда-то отец.
А разве не говорил он и насчет семьи? Насчет того, что нет ничего важнее? А о милосердии – что надо всегда о нем думать?
– Когда ты молод, тебе кажется, что отец знает все, – сказал Скейл. – А вот я теперь начинаю осознавать, что он во многом был не прав. Вспомни, в конце концов, как с ним все получилось.
– Это так.
Каждое слово ощущалось тяжеленной глыбой. Сколько он, Кальдер, жил в глухом отчаянии от того, что на пути у него постоянно маячит этот вот быковатый тугодум? Сколько насмешек он от него вынес? Кулак сомкнулся на лежащем в кармане металле. Цепь отца. Его цепь. Неужто семья и впрямь самое важное? Или же она – свинцовые грузила, что тянут книзу?
Мародеры остались позади, а заодно и места, где разворачивалось сражение. Путь лежал по тропинке мимо дома, где его несколькими ночами ранее разбудил Скейл. И где Байяз накануне ночью устроил ему еще более резкое пробуждение. Что это, испытание? Чародей проверяет его на прочность? Кальдера в чем только не обвиняли, но только не в недостатке жестокосердия.
Как давно он мечтал занять место отца? Наверное, начал еще прежде, чем отец его потерял. И вот теперь оставался лишь один, последний барьер. Надо всего-то кивнуть. Он покосился на развалину-брата. Перемахнуть такой барьер для человека с амбициями – раз плюнуть. Кальдера обвиняли во многом, но только не в недостатке апломба.
– Из нас двоих в отца пошел ты, – говорил Скейл. – Я пробовал было, но… не выходило. Всегда считал, что на роль короля ты годишься больше.
– Может быть, – шепнул Кальдер.
Кто бы сомневался.
Хлад ехал чуть сзади – одна рука на поводьях, другая на бедре. Вид самый что ни на есть расслабленный, сидит и чуть покачивается в такт движению лошади. А кончики пальцев эдак легонько, невзначай касаются рукояти меча в ножнах. Меча, который принадлежал Черному Доу. А до этого Девятипалому. Хлад вопросительно поднял бровь.
Кровь прилила к глазам. Вот он, момент, когда всего можно достичь. Прав был Байяз. Нельзя стать королем, не принеся определенных жертв. Кальдер сделал бесконечно глубокий вдох и затаил дыхание. Сейчас.
И медленно качнул головой.
Рука Хлада пропала из вида; лошадь приотстала.
– Может, из братьев я и лучший, – сказал Кальдер, – но ты старший.
Он подвел коня поближе к лошади Скейла, неторопливо достал из кармана отцову цепь и водрузил ее на шею Скейлу, аккуратно расправив по плечам. Похлопал его по спине, задержав там руку. А сам прикидывал, любил ли он когда-нибудь этого тупицу. Любил ли вообще кого-то, кроме себя. И, смиренно потупив голову, сказал: