Мудрость толпы

– Вы забываете, у меня уже есть некоторый опыт общения с вашей породой. Лучшее оружие против едока… это другой едок.

Где-то с тихим щелчком повернулся ключ, и Сульфур замер посередине комнаты.

Зури скользнула внутрь из двери детской. Савин хотела закричать на нее, чтобы убиралась, чтобы бежала за помощью, но голос куда-то подевался. Все, на что она оказалась способна, – это слабый писк. Голова Зури склонилась к одному плечу, очень белые зубы блестели в очень широкой улыбке, глаза тихо светились в полумраке.

– Какой плохой, плохой мальчик, – проговорила она.

Сульфур развернулся к двери, в которую он вошел, но из коридора появился Гарун и плотно затворил ее за собой. Рабик спрыгнул из сводчатых теней наверху, изящно, как акробат, перевернулся в воздухе и беззвучно приземлился на четвереньки. Савин не понимала, как она могла его не заметить, пока он цеплялся к потолку. Однако теперь он был ясно виден.

– Давно не виделись, Сульфур, – звонко проговорил Рабик, садясь на корточки.

– Столько долгов накопилось, – гулко прибавил Гарун.

Потрясение на лице Сульфура длилось всего мгновение. Затем воздух над его плечами задрожал, и Рабика швырнуло через всю комнату, словно невидимый гигант дал ему пощечину. Савин ахнула. Он врезался в окно среди ливня осколков, ударился о каменный подоконник, оставив в нем огромную трещину. По всем законам природы он должен был бы быть мертв, у него не должно было остаться ни одной целой кости. Тем не менее он отскочил, приземлился на ноги, словно упавшая с высоты кошка, и тут же занял боевую позицию. Из большого сухого разреза на его щеке сыпалась пыль, но губы по-прежнему улыбались.

Сульфур и Гарун уже дрались с такой скоростью, что Савин не успевала следить за вихрем мелькающих конечностей; звуки ударов, то глухие, то звонкие, были настолько громкими, что у нее заболели уши. Савин ощутила неприятное тянущее чувство в животе, и Гарун кувырком пролетел мимо, словно пушечное ядро, промахнувшись мимо нее не более чем на шаг, и врезался в стену с такой силой, что посыпалась штукатурка и весь зал содрогнулся.

Савин вцепилась в отцовское кресло, ощутив мощный поток воздуха, едва не затянувший ее вслед за собой. Зури белой молнией мелькнула рядом, в два немыслимых шага преодолев зал и взвившись под потолок. Сульфур еще поворачивался, кривя губы, поднимая руку, когда она обрушилась на него с высоты со звуком, похожим на удар грома. Полированный пол прогнулся, полированные плиты треснули, во все стороны полетели осколки камня и брызги крови в сопровождении порыва ветра, качнувшего портрет вместе с мольбертом.

Ослепительная вспышка. Савин плотно зажмурилась, но все равно увидела сквозь веки сполох пламени, почувствовала жар, кусающий за лицо. Ее швырнуло набок; кругом все ревело, словно разожгли огромную доменную печь. Савин кашляла, борясь с тошнотой, гортань была забита едким запахом гари. Гарун склонился над креслом ее отца, защищая их обоих своим телом, – волосы в огне, борода в огне, рубашка чернеет, обугливаясь, свисая с рук пылающими обрывками.

Савин попыталась прикрыть лицо руками, и рукав ее платья загорелся. Она поднялась на ноги, уцепившись за подлокотник отцовского кресла, увидела, что одеяло, накинутое на его колени, тоже горит, сорвала его, крутанув взвизгнувшее кресло на четверть оборота, и принялась хлопать им себя по руке, пытаясь сбить пламя.

Маленькие язычки пламени были рассеяны по всему полу, расплываясь и бликуя сквозь едкие слезы, выступившие у нее на глазах. Погубленный портрет Лео был объят огнем, холст корчился, зал в таком освещении выглядел безумно: колышущиеся огни, танцующие тени… Сульфур метался и бился; Рабик рвал его зубами и ногтями, его волосы превратились в пылающий факел. Сульфур отбросил Рабика от себя, но тот успел выдрать зубами кусок мяса из его щеки, наполовину оторвав одно ухо, прежде чем покатился по полу, переворачиваясь и скользя, оставляя визжащими ногтями длинные бороздки на камне.

Сульфур припал к полу, его дыхание вырывалось со свистом, кровь лилась из прокушенного лица, кровь капала с кончиков пальцев и барабанила по разбитым плитам пола.

Он взглянул в сторону окна – но там был Рабик с вывешенным наружу окровавленным языком. Он поглядел в сторону детской – но там был Гарун, с гулким рычанием сбивавший пепел со своего тела. Он поглядел на дверь в коридор – но там была Зури. Обуглившаяся одежда свисала с нее лохмотьями, и было видно, что под ней ее длинные конечности обмотаны белыми бинтами. Зури аккуратно дунула на огонек, все еще горевший у нее на плече, и огорченно поцокала языком.

– Это было мое любимое платье, – сказала она.

Сульфур повернулся к Савин и ее отцу. Она успела увидеть оскаленные, сияющие зубы, разноцветные глаза, меняющие цвет на черный в свете угасающих огней. Воздух над его плечами задрожал снова, и Савин ахнула, готовясь заорать.

Зури ухватила мага сзади, словно захлопывающийся капкан: одна рука змеей скользнула вокруг шеи, другая обхватила грудь, ноги крепко сомкнулись вокруг бедер. Сульфур схватил ее за волосы, но на него уже набросился Гарун, одной широкой ручищей удерживая запястье, а второй ухватив за горло. Рабик тоже скользнул к ним и обвился вокруг ног Сульфура, так что все трое надежно пригвоздили его к месту.

Савин съежилась за отцовским креслом, во все глаза глядя на них сквозь растопыренные пальцы. Зури запрокинула магу голову, одной рукой взяв в захват его верхнюю челюсть, а другой нижнюю, и с рычанием принялась тащить их в разные стороны. Его глаза выпучились, рот раскрывался все шире и шире, пока с резким хрустом она не разодрала его лицо пополам, оторвав нижнюю челюсть от головы. Челюсть повисла, болтаясь на хрящах; кровь лилась сплошным потоком.

Сульфур забулькал, зашипел и рухнул на пол. Все трое набросились на него; слышался хруст, треск, чавканье, фонтаны крови плескали на разбитый пол, брызгали пятнами на стены.