Плач Агриопы

Он прекрасно понял, что собеседник — проговорился: Струве именно пропал, а не просто проспал на работу. Вероятно, это уже установлено.

Павел задумался: дочке, несомненно, нужна врачебная помощь. Вполне возможно, вскоре она понадобится и Еленке, и ему, Павлу, и даже Еленкиным родителям. Но Татьянка — единственная, кто не может ждать, ни одного лишнего часа. Если сообщить о её болезни, позвонив на горячую линию Минздрава, или просто в скорую, результат будет предсказуемым — мать и дочь немедленно заберут в карантин. Казалось бы, ничего другого, кроме медбригады в герметичных комбинезонах, не приходилось ждать и от Струве. Но Павел почему-то полагал: доктор будет действовать человечней. Не ясно, с чего бы это: в Домодедово Струве внушал скорее антипатию. Управдом подумал, что надеется на Струве, словно утопающий — на подъёмную силу соломинки. И всё-таки он не решался звонить куда-то ещё.

Размышления настолько удручили Павла, что он и не заметил, как машинально тронул «девятку» с места и медленно покатил по дороге. Встряхнувшись и опомнившись, он вдруг понял, что, почти неосознанно, выбрал путь, который должен был привести к больнице, приютившей белобрысого «арийца».

- Ладно, — успокаивая себя, вслух произнёс управдом, — Я могу попробовать встретиться с ним. Забрать куртку, если получится.

Павел не очень хорошо помнил, где располагалась больница, потому несколько раз сворачивал не туда. Пока он исправлялся и петлял по дворам и переулкам, прошёл без малого час. Когда, стоя на светофоре, управдом увидел, как по перпендикуляру к нему пронеслась машина скорой помощи, его наполнила уверенность: уж теперь он точно не заблудится. Всего-то и надо — ехать за скорой. Вряд ли в окрестностях много больниц. Вслед за первой неотложкой метнулась вторая, потом третья. Все явно спешили. Павел удивился, но намерений не поменял: как только зажегся зелёный, вывернул руль и двинулся вслед за красно-белыми медицинскими фургонами. Его расчёт оправдался: сперва на глаза попался указатель, сообщивший о близости лечебного учреждения, а вскоре и сами приземистые корпуса больницы показались за нескладными осенними тополями. Павел въехал на больничную автостоянку, и тут же понял, что пришла пора удивиться.

На стоянке почти не было машин, зато и у главного больничного входа, и на длинном асфальтированном пандусе перед приёмным покоем выстроились в ряд бесчисленные кареты скорой. Между зданием и машинами сновали люди в белых халатах. Из широко распахнутых дверей санитары то и дело выводили ходячих больных в пижамах и трико, вывозили лежачих на креслах-каталках, выносили совсем немощных на носилках. Пациенты грузились по машинам, и те немедленно трогались, уступая своё место в живой автоочереди фургонам-близнецам. Всю эту эвакуацию — другого слова управдом просто не мог подобрать — упорядочивали инспекторы ГАИ. Возле больницы, помимо неотложек, дежурили несколько патрульных полицейских машин и, к немалому изумлению Павла, огромный восьмиколёсный фургон с красным крестом — наподобие тех, что так напугали Еленку накануне.

Управдом оглянулся на заднее сиденье, где, едва помещаясь, лежал мушкет. Груз, который вряд ли по достоинству оценят служители правопорядка, если ненароком разглядят. Прикрыть оружие можно было, разве что, старой рекламной газетой, которая валялась за водительским креслом. Газета оказалась многостраничной, и у Павла получилось соорудить что-то вроде шалашика по всей длине мушкета. Он недовольно крякнул: маскировка не выдерживала критики, — и вылез из машины.

Направляясь к главному больничному входу, управдом опасался, что его остановят правоохранители. Так и случилось. Молоденький лейтенант подскочил, едва Павел ступил на крыльцо медучреждения.

- Больница переезжает, — ляпнул он сходу, — Посетителям — нельзя!

- Что значит «переезжает»? — изумился Павел.

- Переоборудуется для особых нужд, — покраснев и, видимо, вспомнив заученное, поправился лейтенантик. — Все пациенты переводятся в другие места.

- Но мне нужно в регистратуру — навести справки об одном человеке, — нахмурился управдом. — Если я этого не сделаю сейчас, он может потеряться. Я подозреваю, у него — провалы в памяти. Понимаете, как это важно?

- Да, конечно, — лейтенантик занервничал. — Ладно, — вдруг решился он. — Регистратура как раз пакуется, попробуйте к ним заглянуть. Только быстро. Здесь нет бомбы или чего-нибудь в этом роде, но времени всё равно в обрез, так что давайте — одна нога здесь, другая там.

Павел кивнул и быстро взбежал по ступенькам больничного крыльца, пока лейтенант не передумал.

В регистратуре царил хаос: листы белой, жёлтой, синей и зелёной бумаги, связанные в неаккуратные стопки и выпиравшие из картонных коробок, мельтешили в глазах; несколько усталых женщин крикливо переговаривались между собой, пытаясь упорядочить отчётность по годам; пыль стояла столбом, и каждый медик или санитар, забегавший в регистратуру хоть на полминуты, закрывал нос платком или воротом халата. Не успел Павел переступить порог регистратуры — обращаться через окошко не имело смысла из-за грохота и гама, — как на него коршуном налетела самая здоровенная из дам-регистраторш:

- Что вам тут нужно? — без нежностей вопросила она, — Вы мешаете работать.

- Мне бы навести справки, — повторил Павел версию, озвученную перед полисменом. Но регистраторша не позволила продолжить.

- А ну — брысь отсюда, — выкрикнула она. — Эти козлы приказали нам выметаться в двадцать четыре часа, и часики тикают. Скоро тут будут чумные, или холерные, или спидоносы, — чёрт их знает, кого они сюда поселят. Одно слово — изолятор! Карантин! И если мы не успеем тут всё утрамбовать и переписать — считай, документация как будто сгорела ярким пламенем! Здесь уже будет зараза — не сунешься!

С этими словами бой-баба вытолкала управдома за дверь, а саму дверь захлопнула с оглушительным треском.

- Мне нужен больной, который говорит на непонятном иностранном языке, — прокричал Павел в окно регистратуры, — и тут же понял, что сморозил нелепость. Хорошо ещё, тётки-регистраторши не услышали его слов и не разразились смехом. Что ж, по крайней мере, он попытался отыскать «арийца». Управдом повернулся, сделал пару шагов к выходу, краем глаза увидел санитаров, сопровождавших очередного больного до кареты скорой, и посторонился, чтобы дать им пройти. Какая-то странность привлекла его внимание. Если других пациентов санитары вели бережно, словно бы опекая, этого буквально-таки толкали перед собой, да ещё висли на нём, как драчуны-лилипуты на Гулливере. Да и пациент щеголял отнюдь не в полосатой пижаме. Он был надёжно укутан, как в кокон, в смирительную рубашку. Пленник — а не пациент. Тот поднял голову, — и Павел узнал «арийца».