В Павла прежде никогда не стреляли. Он и не понимал, что произошло, пока не увидел перед собой развороченную магнитолу.
Отражавшийся в зеркале заднего вида, гаишник прицелился вновь. Павел попробовал вывернуть руль, уклониться, но на шоссе было не протолкнуться. Шины, бензобак, — управдом ожидал удара куда угодно. А главное — ему казалось: пуля вот-вот раскроит череп — или ему, или его новообретённому пассажиру.
Вдруг над улицей промелькнула тень.
Огромное тёмное крыло. Не то альбатрос, не то лебедь. Да что за бред! Какой, к дьяволу, лебедь в Москве! Тем более такой ошалелый…
Птица шарахнулась прочь от высокого рекламного щита, камнем упала вниз — и врезалась, со скоростью гоночного болида, в гаишника с пистолетом. Налетела, — потеряла множество перьев и подпушка, — принялась рвать волосы человека когтями и клювом.
Теперь она уже казалась гигантской вороной, защищавшей от злодеев гнездо или птенцов. Великаном среди ворон. Павел не верил глазам: птица увеличивалась в размерах буквально на глазах. И чернела. Из иссиня-чёрной превращалась в смолисто чёрную, — из птицы — в тень; из тени — в беззвёздную абсолютную ночь с очертаниями огромной птицы.
Справа оглушительно загудел «Мерседес» представительского класса. Павел, засмотревшись в зеркало заднего вида, едва не подрезал этого солидного гуся с наглухо затонированными стёклами; едва не выкатился со своей — на его полосу.
Он убеждал себя: «Бред, бред!.. Это всё от испуга… Обыкновенная галлюцинация…»
Но факт оставался фактом: управдом избежал расстрела.
Впрочем, по здравому размышлению, он решил, что радоваться — нечему. Скорее всего офицер разглядел номер «девятки» и — в эту самую минуту — объявляет её в розыск. Не так-то просто спрятаться в Москве, посреди бела дня. Зачем играть в ковбоев и индейцев — потрясать стволом, — если город наполнен полицейскими постами, как туесок заправского грибника — маслятами.
Павел внезапно понял, что, вот только что, впервые в жизни, оказался вне закона. Он не верил в это, хотя, ускоряясь и ожидая погони, проскочил людный перекрёсток на красный свет. Всё произошедшее казалось Павлу игрой — страшной игрой, когда говоришь, например: «А можно, я вернусь на 10 минут назад и не потеряю ногу под этим трамваем?», «А можем мы считать, что я не ставил на кон и не проигрывал родовое имение в карты?» Когда помнишь, как ходил на ноге и жил в гнезде, потеря — невыносима. Когда воспоминания притупляются — и потеря превращается всего лишь в болезненную гематому.
Но пока — Павел оплакивал потерянный мир в душе и гнал, гнал по московским улицам, рискуя скоростью привлечь к себе ненужное внимание. Через четверть часа такой гонки, он опомнился. И, впервые после нападения на скорую помощь, взглянул на «арийца». Взглянул оценивающе: стоит ли тот усилий, разбоя в его интересах, да хотя бы серебряного мушкета?
Павел понял: новая жизнь начинается здесь и сейчас, и «ариец» — неотъемлемая её часть.
- Расслабься и чувствуй себя, как дома, — предложил управдом пассажиру. — Сейчас попробую придумать, где и как тебя развязать.
Здравый смысл — великая вещь. Обладание им — всегда благо, за исключением тех случаев, когда его обретению предшествует безрассудство. После приступа безрассудства подключать логику — удовольствие небольшое. Наверняка ощутишь себя придурком в семейных труселях, который пошёл ночью на кухню, чтобы опустошить холодильник и подкрепиться, а ввалился, по недомыслию, в банкетный зал, где в самом разгаре торжество.
Когда Павел сумел взять себя в руки, сбавил скорость до приемлемой и попытался порассуждать, как ему расхлёбывать заваренную кашу, он обнаружил, что движется на своей «девятке» самым нелепым — для беглеца — маршрутом. По Кутузовскому проспекту — в центр. Погони не было, хотя это совсем не означало, что его не поджидают на ближайших перекрёстках. Ориентировка, которая, должно быть, уже разошлась по всем постам, обещала быть подробной: даже если гаишник не запомнил номера «девятки», — наверняка запомнил цвет. Вмятина на правой передней двери, в качестве особой приметы, довершала картину.
Павел освежил в памяти просмотренные криминальные боевики, прочитанные детективы. Это были единственные источники информации, которыми он обладал по вопросу организации бегства от закона.
В голову пришла забавная мысль: может, не так уж и плохо, что он выбрал Кутузовский? Проспект никогда не пустует, считается одной из правительственных трасс, полос движения — много, затеряться — легко. Ну а то, что проспект, так сказать, на виду, означает, что здесь его будут искать в последнюю очередь. Павел вспомнил фразу, вычитанную в одной забавной книжке про шпионов: «Прятаться нужно всегда на самом видном месте».
Но, даже если всё так, — куда дальше? Собственно, вопрос можно было упростить до безобразия: куда управдом намеревался добраться, пустившись в бега вместе с «арийцем»? Ответ напрашивался сам собой: несомненно, туда, где со спасённым пассажиром удалось бы пообщаться по душам, — на кой ещё тот сдался? Но ведь «ариец» ни бум-бум в русском народном. Значит, общаться придётся через переводчика. И вот теперь — вопрос на миллион: где преступник-новичок, вроде Павла, должен искать переводчика с Латыни на современный русский для человека, закутанного в смирительную рубашку?
Рубашка! Павел как-то подзабыл, что «ариец» всё ещё лежит, в крайне неудобной позе, на заднем сиденье «девятки». Учитывая, что перетянутый тугими узлами пассажир до сих пор не произнёс ни слова, выносливости ему было не занимать. Но всё же управдом решил разбираться с проблемами в порядке их значимости. Размотать «арийца» требовалось как можно скорее, — иначе всё это спасение очень сильно походило бы на похищение, даже в глазах спасённого. Да и стёкла «девятки» отнюдь не были тонированными; не стоило любопытным давать повод для фантазий на тему, заложник ли скорчился на заднем сидении покалеченной легковушки, или бездыханное тело, подготовленное к сбросу в воды Москва-реки. Ни то, ни другое предположение зевак жизнь Павлу уж точно бы не облегчили и незаметности не добавили.
ebooksa