- Эй, вы куда? — управдом надвигался на доктора, отступавшего к яркой голубой ширме, как к укрытию.
Павел сделал шаг, другой, ещё десяток шагов, — и заглянул за укрытие.
И тут же на него, с пластиковых табуретов и раскладных стульев, уставились страдальцы! Мужские и женские лица. Не так уж много. Но каждое — словно бы почерневшее, как после беды; на каждом написан безответный вопрос. Похоже, этот вопрос был — как вопль: обращён ни к кому конкретно и ко всем сразу — к богу, преисподней, докторам и даже к Павлу.
Управдом не собирался никому отвечать, да и не было в том нужды: взглядом он выхватил из десятка лиц — одно, родное. Еленка! Она тоже увидела Павла — и бросилась ему навстречу, обхватила крепко-накрепко обеими руками. Впервые после разрыва Павел ощущал тепло и хрупкость Еленкиного тела.
- Танька, — прошептал еленкин голос, — Она у них, как в гробу. Мне страшно!
- Босфорский грипп — глупое название, даже вредное. Писаки постарались, щелкопёры! В действительности, болезнь не имеет ничего общего с респираторными вирусными инфекциями. Собственно говоря, пока что у неё есть только один ярко выраженный симптом — высокая температура, которая держится на протяжении нескольких дней, у первых заболевших — уже неделю. Её не удаётся сбивать традиционными жаропонижающими — это факт. Нам, медикам, это, впрочем, на руку. Определить, кто болен, а кто — нет, — довольно легко.
Павел и Елена слушали импровизированную лекцию профессора Струве. Управдом даже согласился на чашку крепкого кофе. Доктор чуть поднялся в глазах Павла, когда проявил понимание ситуации: позволил бывшим супругам вдоволь наговориться между собой, потом отвёл их обоих в маленькую комнатку на периферии карантинной зоны. Совершенно заурядный чиновничий стол и офисные стулья — и никаких людей в скафандрах и масках. Это слегка успокоило Павла. Но ещё больше он успокоился, когда Струве клятвенно пообещал: Татьянку никто не поместит в карантинный бокс.
- У вашей дочери — лёгкая температура, — мягко, масляно, вещал Струве, — Думаю, это всего лишь обычная простуда.
- Я же вам говорила: она вчера мороженого переела — да ещё весь вечер из бассейна не вылезала, — всхлипнула Еленка, — Я сперва хотела запретить, вытащить, а потом подумала: напоследок ведь, последний день перед отлётом — пусть порадуется.
- Нисколько не сомневаюсь, что в этом всё дело, — доктор прижал обе руки к сердцу, демонстрируя искренность, — Да и температура у неё — тридцать семь и четыре. У больных Босфорским гриппом она стабильно держится в зоне от 39 до 40 градусов. Но поймите — у нас протокол, правила. Вам нужно подождать всего-то час-другой.
- Зачем? — Павел напрягся, — Вы собираетесь пичкать нашу дочь жаропонижающими? Проверять, упадёт ли температура?
- Увы, — Развёл руками Струве, — Это всё, чем мы можем вам помочь. Или вы готовы согласиться на то, чтобы она оставалась в карантине, пока её простуда не пройдёт сама собой?
- Мерзость какая, — передёрнулся Павел, — Не думаю, что вы вообще вправе так поступать. — Впрочем, управдом возражал не сильно; он полагал, что Струве, в принципе, прав: выудить Татьянку из карантина было важнее всего!
- Отдохните, — не вдаваясь в спор, проговорил Струве, — Вас тут никто не побеспокоит. Как только появятся новости — я сообщу.
С этими словами доктор скрылся за дверью. Павел подумал было, что Струве запер дверь, но, ухватившись за ручку, легко её повернул и воровато выглянул в щель. Похоже, ловушки не было. Еленка дёрнулась на стуле, заволновалась:
- Паша, ты куда?
Павел вернулся и решил ждать.
Они с Еленкой начали болтать о всяких пустяках, словно бы прячась за разговором от беды. Еленка сперва рассказывала о турецком ничегонеделании, о шёлковом море — так она выразилась, — о праздниках живота, которые устраивал гостиничный ресторан. Потом поговорили об успехах Татьянки в школе — четвёртый класс, как-никак, — стоило ли увозить девчонку на две недели на курорт, когда у неё с математикой нелады? Павел с удивлением обнаружил, что Еленка — оправдывается: мол, отпуск ей летом не давали, вот и пришлось отгуливать осенью. А Таньку давно обещала на море отвезти, не обманывать же родную дочь. Вообще бывшая жена казалась открытой и не ершистой. Управдом гадал, не было ли в этом и его заслуги, хотя бы ничтожной. Ему бы этого хотелось — он ничуть не страшился себе признаться, что без Еленки до сих пор временами тосковал.
Постепенно темы для болтовни истощились, и Павел решил рассказать об «арийце» в подвале. О том, как тот болтал на Латыни. О мушкете, впрочем, умолчал.
- Из Латыни я мало что помню, — Еленка не слишком заинтересовалась рассказом. — Я же всего-навсего флорист.
ebooksa