Плач Агриопы

Творившееся вокруг благодушия не добавляло. Напряжение висело в воздухе, дрожало нервным маревом. На широкой Каланчёвской улице толпились сотни авто. Подвывали движками, сигналили, иногда дёргались на месте, как паралитики. Медицинских и полицейских кордонов хватало. Они были выставлены таким образом, что перекрывали движение и по тротуарам, и по проезжей части, — потому пешеходы, в попытке их обогнуть, лавировали среди авто, а автомобилисты нахраписто и отчаянно направляли своих железных коней на тротуары.

Вероятно, до вспышки массового недовольства оставалось рукой подать. Если бы номинально перекрытое движение было перекрыто и официально, — со всеми атрибутами запрета, наподобие дорожных заграждений и знаков «Стоп», — стычки официалов с горожанами начались бы незамедлительно. Однако кордоны, серьёзно мешая движению на улице, не запрещали это движение по существу. Сменилась и тактика обращения медиков с прохожими. Последним не пытались больше измерять температуру или проверять зрачки. Никого не отводили в сторону, не задерживали. Всё, что делали медики, — вручали марлевые повязки тем, кто их ещё не имел. Павла и его спутников одарил хмурый небритый мужичок с красными от недосыпа глазами. Не проронил ни слова, не поднял взгляда. Павел не понимал, зачем выводят на улицы солдат, полицейских, а главное, врачей. Если сделать ничего не возможно. Если распространение эпидемии — не предотвратить.

- Так спокойней, — словно расслышав мысли управдома, пояснил Третьяков. — Не замечал, что больше всего нас пугает анархия? Все они выстроились здесь, чтобы мы верили: ситуация под контролем, — и не паниковали. Видимость порядка — сильно успокаивает. Надень повязку — без неё ты бросаешься в глаза!

Павел закрепил на лице кусок марли на резинке. Слегка удивился: в отличие от копеечных аптечных повязок, эта была многослойной и пошита довольно качественно.

Путь до железнодорожной платформы занял немало времени. Двигались с черепашьей скоростью, потому богомол, при желании, вполне мог бы догнать троицу: одиночка всегда быстрее группы. Однако Павел погони не заметил и, что важней, не заметил её и Третьяков.

Электрички ходили. При этом в расписании, похоже, имелись серьёзные изменения. Люди толпились у касс и выражали недовольство. Напор сдерживали полицейские, вкупе с небольшим подразделением спецназа. Бронежилеты и глухие шлемы внушали тревогу: они обозначали готовность служивых людей ко всему, готовность к худшему.

- Больше половины электричек — отменены. — Павел умудрился протиснуться к расписанию и вернуться с новостью. — Глупость какая-то. Полумеры.

- Задача — ограничить передвижение людей, постаравшись не посеять панику. — Отмахнулся Третьяков. — Всё правильно. Самые настырные потратят весь запал на то, чтобы покинуть город, а не на то, чтобы его сокрушить. Мы можем действовать дальше по твоему плану? Куда ты хотел нас вывезти? На природу? За кольцевую?

- Вообще-то нет, — смущённо улыбнулся Павел. — Я хотел проехать всего две остановки, до Дмитровской. Подумал, что с метро могут быть проблемы.

- Правильно подумал, — проскрипел незнакомый голос под ухом. Павел обернулся, как осой ужаленный. За спиной стоял старик, облачённый в высокие охотничьи сапоги и фуфайку. Казалось, таёжный лесник случайно забрёл в центр Москвы. — Метро с утра работало, а часов с двенадцати — под замком. — Старик хитро прищурился, раззявил беззубый рот. — В новостях сказали, угроза прорыва подземных вод. Враньё! Чёртово враньё! Они хотят, чтоб мы подохли, сидя по домам. А я не согласен. Я вот к сестре двинул, в Новый Иерусалим. Там и старуха моя похоронена. Если помру — рядом с ней буду, а не здесь, в камень закатанный!

- Электричка подходит! Готовься! — Выкрикнул Третьяков.

Народ засуетился, рванул на перрон. У турникетов образовалась давка. Под напором с треском лопнули прозрачные пластиковые створки одного турникета, тут же толпа разбила соседний. Павел, мёртвой хваткой удерживая Струве за рукав, бросился в стремнину. Полминуты работы локтями — не так уж и страшно, — и волна человеческих тел вынесла его на платформу. Ещё мгновение — и чьё-то плечо вдавило Павла в дальний угол тамбура третьего с хвоста вагона. Послышался пластмассовый хруст безопасного стекла — кто-то выбил окно и загружался в поезд прямо через щербатый оконный проём.

- Не двигайся! — Выдохнул прямо в ухо Третьяков. Этот кудесник умудрился не потеряться в толпе и теперь прикрывал собою испуганного Струве.

Без объявления автоматические двери закрылись. Перегруженная электричка тронулась с места. Павел огляделся. Хмурые, напряжённые лица вокруг, в глазах у кого злоба, у кого — растерянность. У молодой женщины, неудобно вставшей на проходе, в дверях из тамбура в салон вагона, порвалась кофточка, обнажилось по-детски округлое плечико. Возле ключицы на коже темнело пятно — тёмно-фиолетовое, с уклоном в синеву, слегка выпуклое. Глаза женщины были закрыты, щёки — багровели, пылали жаром.

- Уважаемый Сусанин, хватит пялиться на дам. Мы только что проехали платформу. Без остановки, со свистом. Как насчёт следующей? — Гневно набросился на Павла Третьяков.

- Следующая… — Управдом с трудом отвёл глаза от чумного пятна. — На следующей выходим.

- Поберегись! — Взвыл коллекционер на манер пожарной машины и принялся теснить соседей по тамбуру. Те недовольно бурчали, мрачно косились на Третьякова, но, должно быть, замечали в его глазах что-то такое, от чего предпочитали держаться подальше; давали дорогу.

За грязным дверным стеклом промелькнули: широкая Бутырская улица, тент летнего пивбара, несмотря на позднюю осень, обслуживавшего клиентов, расплывчатая «М» одного из метрополитеновских выходов. Электричка не сбавляла ход. Показалась платформа, вознесённая над высокой железнодорожной насыпью. Она была полна народа. Люди покрывали платформу, как семена — шляпку подсолнуха. Завидев электричку, толпа заволновалась, пришла в движение. Поняв, что состав не остановится, она окрысилась, как единое существо. В вагоне кто-то взвизгнул — в окно, с платформы, прилетела едва початая пивная бутылка. Стекло покрылось паутиной трещин, но выдержало удар. Если бы бутылка угодила в окно, лишившееся стекла ещё на «Каланчёвской», череп кого-то из пассажиров мог бы обзавестись приличной вмятиной. Платформа бунтовала. Даже сквозь перестук вагонных колёс, Павел слышал тяжёлый гул толпы, мимо которой нёсся поезд.

И вдруг — управдома бросило вперёд!

Сдавило телами, резануло под ребро чем-то острым!