Князь мертвецов

22
18
20
22
24
26
28
30

- А нас? - нахально поинтересовался Петр. Под ледяным отцовским взглядом невольно отшатнулся... и тут же качнулся обратно, явно злясь на себя за испуг.

- Для вас нынешним разом тоже все обойдётся лучше, чем могло. Вы нашли удачное прикрытие, - холодно бросил отец.

— Это... Это не они! - Тодоров вскочил. — Это я пригласил Дмитрия, нам было интересно познакомиться.

- Рад, что сын нашел себе приятелей. - все также холодно бросил отец и дверь камеры с лязгом захлопнулась у него за спиной.

В тусклом коридоре участка обнаружился нервно теребящий перчатки ротмистр Богинский. Жандарм открыл было рот - поздороваться хотел, или еще что, но натолкнулся на безучастный отцовский взгляд и сомкнул губы со звуком отчетливого хлопка.

В молчании они зашагали по коридору - отец впереди, ротмистр с Митей следом. Оправдываться Митя не собирался. Он не знал, что на вечеринке будет эта парочка неблагонадежных - Иван и Петр, не знал, что полицмейстер вломится с обыском, не знал... Отец мог бы его оправдания и принять, а вот общество... Светское общество - не полиция и не закон, оно не знает жалости и не прощает ошибок, наивности и непредусмотрительности. Для него «не знал» - не оправдание. Единственная причина, по которой можно попасть в тюремную камеру без ущерба для репутации - дуэль. А в Митиной нынешней ситуации были лишь стрельба и угроза жизни. А вот дуэли... дуэли не было, а значит и оправдываться - бессмысленно. Завтра о нем будет судачить весь город.

Они поднялись по лестнице, и отец распахнул дверь, не затрудняя себя стуком.

- А откажетесь - в тюрьму ваши пащенки пойдут, оба! На каторгу! - донесся ор полицмейстера, и женский плачущий голос выдохнул:

- Брат! Умоляю, они же дети!

- И к чему это вас Ждан Геннадьевич так убедительно склоняет, господин... Шнеерсон? Шмуэль Бенционович, верно? Это ведь вы во время набега виталийцев големов к пристани направили? - отец вопросительно поглядел на довольно молодого, и даже щеголеватого раввина, сидящего напротив полицмейстера на рассохшемся казенном стуле.

- Азохн вэй, такой большой начальник помнит бедного каббалиста с чугунки! Я был уверен, что как надобность закончится, ваше высокоблагородие не то что Шнеерсона, но даже «йосек» моих глиняных в лицо узнавать перестанет, - каббалист поднялся навстречу. — Вот, явился по просьбе сестрицы старшей, поскольку имею такое себе счастье быть дядей этих двух юных оболтусов, - он кивнул на приткнувшихся на лавке Захара и Сару Гирш. По обеим сторонам от них, то ли стражей, то ли наоборот, охраной, сидели мужчина и женщина. Были они оба немолоды и довольно бедно одеты. По тому, как гимназист Гирш мрачно не поднимал глаз на мужчину, Митя предположил, что это и есть тот самый отец-сапожник.

На всякий случай покосился на обувь и разочарованно хмыкнул - надежда найти в кабинете полицмейстера еще одного маэстро, вроде Йоэля, только по сапожному делу, рассыпалась прахом. Обувь на всех членах семейства была грубовата.

Тем временем полицмейстер тоже соизволил подняться - неторопливо и вальяжно, явно не торопясь приветствовать начальство:

- А у вас, я гляжу, Аркадий Валерьянович, и знакомства весьма либеральные, - он насмешливо покосился на каббалиста. - И сынок в нигилисты подался. Сочувствую, весьма... Чтоб у главного полицейского губернии... - этот титул полицмейстер не произнес, а скорее прошипел, казалось, слова жгли ему гортань, - ... сын с неблагонадежными вязался! Тайные сходки, нелегальная литература ... - полицмейстер с торжеством показал на сваленную у него на столе гору нелегальщины, раза в два больше, чем настоящая стопочка брошюр из квартиры Тодорова.

Митя захлебнулся бешенством. Ах ты ж хитрый мерзавец!

Не дрогнув ни единым мускулом, отец поднял тонкую книжечку сверху стопки:

- Надо же... «Значение политических убийств»? - он бросил на Митю холодный, нечитаемый взгляд.

— Это не наше! Нам всё подкинули! - пронзительно завопил Захар. - Вы подле...

Хлопком широкой ладони Гирш-старший запечатал ему рот. Женщина на скамейке обхватила Сару за плечи и заплакала - по смуглому лицу по катились слезы.

Отец глянул на форзац, и также невозмутимо закончил: