— Как она там?
— Да нормально вроде бы. Сидит, курит.
При этих словах Марта многозначительно фыркнула, выпустила к потолку тонкую струйку дыма.
— Присматривай за ней.
— Стараюсь изо всех сил! Мне бы информации побольше.
— Нет у меня пока особой информации. Звони, если что нароешь, я на связи. — В трубке послышались гудки отбоя.
— Ну что? — Марта смотрела на него сквозь сизое облачко табачного дыма. — Что вы решили?
— Решили проверить машинку твоего брательника. Вот сейчас соберусь и поеду.
— Я с тобой! — Она решительно загасила сигарету.
Лысый уже хотел было сказать «нет», но вспомнил, что Арсений просил за барышней присматривать.
— Хорошо, только чтоб я тебя не ждал. А то знаю я вас, дамочек!
— Я уже готова.
— Тогда жди на выходе, я заскочу к себе в кабинет.
Все-таки зря Крысолов отказался от пистолета. Похоже, в этом деле с оружием поспокойнее будет. К тому же с ним дама, которую нужно охранять.
— Жди! — еще раз велел Лысый и выбрался из-за стола.
Творец,1960 год (Талия, Мельпомена)
Юбилей праздновали широко, с размахом. Парнас преобразился в ожидании дорогих гостей. Гости и в самом деле были дорогие: маститые, влиятельные, знаменитые — такие же, как сам юбиляр. Ниночка суетилась, раздавала последние распоряжения, в сотый раз проверяла, хорошо ли все сделано. И сама она была чудо как хороша — в шелковой тунике, с забранными в высокую прическу волосами, с ниткой любимого розового жемчуга на шее. Савва дарил жене бриллианты и рубины, но по-настоящему она любила только жемчуг, самый первый его подарок. На подмостках прима и любимица миллионов, в обычной жизни она оставалась по-домашнему уютной и неприхотливой.
Савва наблюдал за суетой жены поверх газеты, сидя в кресле-качалке на залитой июльским светом террасе.
— Савелий Иванович, ну что ж вы сидите?! — За пять лет Ниночка так и не научилась обращаться к нему на «ты». — Вон, глядите, Лала приехала! Встречайте гостью дорогую!
Савва неспешно поднялся из кресла, радушно улыбнулся плывущей по аллее красавице. Гостья дорогая — что есть, то есть! Лала Георгиане, лучшая Ниночкина подруга, никому не ведомая драматическая актриса какого-то заштатного провинциального театра, появлялась в их доме нечасто, но несла себя с удивительным, просто королевским достоинством. Высокая, ростом едва ли не с Савву, статная, смуглолицая, с насмешливым прищуром восточных глаз, с порочно-чувственным ртом и роскошной гривой черных волос, она смотрела на мужа подруги без обожания, даже с некоторым пренебрежением, словно это он заштатный и никому не известный, а она как минимум грузинская княжна. Это раздражало и одновременно волновало, будоражило воображение, заставляло кровь быстрее бежать по жилам. Наверное, Савва не устоял бы, поддался искушению черных глаз, если бы почувствовал в Лале хоть малую толику жизненно необходимого ему света. Но Лала оставалась холодна, и холодность эта совпадала с мраморной холодностью его муз. Ожившая мраморная дева…