Саша улыбнулся – широко и невероятно обаятельно.
– Правда. А потом, если захочешь, мы снова уедем в Питер.
Два месяца в Северной столице, прожитые с Сашей, сейчас казались Насте тихим серым сном, сквозь который едва доносится стук дождевых капель по оконному стеклу и карнизу. По Неве плыли огромные грязно-белые льдины, и город казался нарисованным акварелью на небе. Заневский проспект, на котором они снимали маленькую квартирку, выглядел улицей, не принадлежащей этому миру, и чудилось, что всё будет хорошо – потому что иначе просто невозможно.
– Наверно, захочу, – улыбнулась Настя и сжала его руку.
Этот жест стал финальной точкой, завершившей спокойное течение их жизни. Небрежно придвинув ещё один пластиковый стул, к ним подсел Зонненлихт.
За два месяца он нисколько не изменился, хотя вряд ли это достаточный срок для кардинальных перемен. Всё тот же брезгливый взгляд, отличный костюм и идеальная стрижка – охотник был готов нанести решающий удар. Настя почувствовала, что всё в ней замерло: так дичь застывает в присутствии ловчего и молит о том, чтобы он её не заметил, чтобы опасность миновала, чтобы…
Всё. Выстрел.
– Ну здравствуй, – спокойный голос Зонненлихта прозвучал откуда-то издалека; Настя ощутила шум в ушах, словно её окружило незримое море. Она прислушалась: нет, это не море, это огромное ополчение, и до неё доносится звон оружия и шелест знамён. – Не устал бегать?
Саша сел поудобнее и совершенно небрежно ответил:
– Ты знаешь, нет. Живому всё хорошо.
Зонненлихт посмотрел по сторонам, скользнул взглядом по Насте, словно не узнал её. Потом светло-зелёные глаза потеплели; теперь он глядел почто душевно, хотя это было ему отнюдь не свойственно.
– Оставьте его, Антон Валерьевич, – прошептала Настя. – Пожалуйста, оставьте.
Он грустно усмехнулся и перевёл взгляд на Сашу.
– А ты молодец, – уважительно произнёс Зонненлихт. – И курсовую сдал, и с Хариным договорился. Думаешь, его стрелок снимет меня?
Саша нахмурился и опустил глаза. Настя сидела ни жива ни мертва.
– Расстояние довольно приличное. И я сижу в стороне от линии огня.
Саша натянуто улыбнулся.
– Ничего страшного, – произнёс он. – Важно окончательно вывести из строя оболочку, она и так уже на ладан дышит. Я вообще удивляюсь, как ты до сих пор двигаешься.
Было в этих словах что-то такое, что Настя закусила губу от страха. Значит, где-то на крыше сидит снайпер, который в любой момент спустит курок – и снайпера позвал Саша. Её Саша.
Впрочем, сейчас это был совершенно другой человек. Спокойный, собранный и жёсткий, скрывающий усталость и внутреннее опустошение даже от себя, знающий, что ему придётся умереть, но готовый бороться за себя до конца – было в этом отчаяние и жажда, что сильнее смерти, что поднимают мёртвых из гробов.