Крылья ветров (сборник)

22
18
20
22
24
26
28
30

– Кирюха, это конец, – мёртвым голосом вымолвил врач, не затрудняя себя приветствиями. – Он сбежал.

– Кто сбежал? – спросил Каширин, уже зная ответ на вопрос, и не чувствуя ничего, кроме усталости и обречённого опустошения.

– Зонненлихт ваш, кто! Сам не знаю, как не доглядели. Нет его в палате.

* * *

Далеко сбежать ему, разумеется, не удалось.

Верхние этажи клиники проверять не стали: всем было ясно, что у умирающего просто не хватит сил подниматься по лестнице. Зонненлихта перехватили внизу, возле коридора, что вёл к моргу и запасному выходу; он двигался, хоть и покачиваясь, но весьма уверенно, и если бы санитар, увидевший высокого мужчину в больничной рубахе и босого, который брёл по коридору к моргу, слепо ведя рукой по стене, не завопил бы дурниной в ту же минуту, побег наверняка бы увенчался успехом. На крик сбежался народ во главе с доктором Мельниковым, и Зонненлихта перехватили, причём никакого сопротивления он не оказал, и, очутившись в руках двоих врачей, попросту потерял сознание.

Санитар продолжал визжать: он сполз по стене и забился в угол, закрывая лицо руками. Зонненлихта подняли, и, положив на каталку, отправили в палату, а Мельников со словами:

– Твою ж мать, Сёма! Заткнись! – отоварил визжащего крепкими оплеухами – вернейшим средством для прекращения истерик. День у доктора выдался не самый лучший, и церемонничать с психами он не собирался.

– Увольняюсь на хрен… – прошептал санитар, дыша так, словно только что пробежал пару километров. – Увольняюсь… Мертвяки ходят.

– Сём, ты дурканулся? – поинтересовался Мельников. – Какие мертвяки? Опять, что ли, нарезался?

На ночных дежурствах Сёма действительно любил пропустить стаканчик-другой, но сейчас спиртным от него не пахло. Сейчас от него пахло только страхом: доктор Мельников отлично знал этот острый запах, режущий скорее не обоняние, а мозг.

– Ни хрена я не нарезался, – промолвил санитар. – Он обернулся на меня, смотрю – а рожа трупными пятнами уже пошла. Был бы я бухой, так ладно, да я ж трезвый, как стекло. Трупак по коридору вышагивает. Зеленеет уже! И это бы ещё что!

Он кое-как поднялся, утёр сопли рукавом халата, а затем выдал:

– Не один он тут был. Идёт себе, за стенку держится. А рядом с ним такой же в точности шагает, только такой, – Сёма перебрал пальцами по воздуху, пытаясь подобрать подходящие слова, – полупрозрачный. Через него стену видно. И вот тут страх так страх: мохнатый какой-то, тощий.

– Ага, с копытами, – буркнул Мельников. Слушать бредни ему не хотелось, тем более надо было спешить к беглецу, проводить осмотры и звонить Каширину. – До белки ты допился, Сёма. До зелёных чертей.

* * *

Каширин добрался в больницу только к часу ночи. Несколько раз он останавливался на обочинах, когда головная боль становилась совсем уж нестерпимой, отдыхал, а затем ехал дальше. Во время одной из таких остановок он позвонил Лизе – это была уже не давешняя фурия, а встревоженная отсутствием мужа женщина: он кое-как успокоил её, сказав, что едет в больницу к Мельникову по поводу арестованного сектанта, а Лиза сказала, что уже три часа не может дозвониться до Саши.

– Я знаю, – ответил Каширин. – Он уехал из города со своей девушкой.

– У него есть девушка? – голос Лизы звучал с искренним удивлением.

– Я так понял, что да, – сказал Каширин. – Так что это приключение для нас закончено.

Мельников стоял на пороге больницы и курил: судя по всему, это была далеко не первая сигарета после побега пациента из-под капельницы. Каширин встал рядом и тоже вынул пачку сигарет.

– Не советую, – произнёс Мельников. – Вид у тебя что-то неважный.