— Здесь продаётся даже дым с костра Джордано Бруно — объявил я, когда мы оказались между двумя рядами деревянных ларьков второго яруса.
— Правда? — Славка недоверчиво покосилась на старинный водолазный шлем, нашедший временный приют между огромным деревенским сундуком и несколькими чеканными восточными подносами.
— Почти, — мы миновали ещё несколько ларьков и оказались передвполне приличной витриной. — Вот смотри, это всё — из балканских гробниц.
Внутри стенда на верхней полке стояли глиняные лампы, украшенные изображениями бородатых лиц. Чуть ниже расположились потемневшие от времени кольца, монеты и неожиданно яркие стеклянные бусы.
— Смотри, прямо как новенькие, — Славка указала на бусины, покрытые абстрактным узором и в самом деле выглядящие так, словно их родина не древний Киев, а соседняя мастерская китайских умельцев.
— Новенькие? — усмехнулся в усы владелец всего этого богатства — здоровенный краснолицый дядька, пытавшийся до этого приладить к серебряной чаше для пунша отвалившуюся ручку.
— Вообще-то, им около тысячи лет…
— Да ты что? — изумилась Славка. — А смотрятся — будто вчера сделали!
— Вообще, это не исключено… — шепнул я. Прямо в её чудесное ушко…
Мы шли мимо ковров и сёдел, наконечников от стрел и косовороток, икон, самоваров, монет, сервизов севрской работы и старинных телефонов, хомутов и подсвечников.
Мне вдруг показалось, что всё это добро — последствия какой-то катастрофы. Чудовищной катастрофы, вроде нашествия степняков или чумы. Когда немногие уцелевшие под градом стрел и в языках пламени распродают те крохи, что удалось вынести из пылающих домов или выкопать из заражённых могил.
Продают, чтобы выжить. Разница только в том, что люди за прилавками мало напоминают жертв стихийного бедствия.
Один средневековый путешественник писал, что в стране хазар женщины бедняков вынуждены продавать в рабство собственных детей… Но к этому их толкнула нужда. Хороши же эти, продающие память отцов и дедов!
Впрочем, у каждого свой хлеб. И не мне, кормящемуся от дедовской славы, их осуждать…
— Эй! Что за невеселые мысли, Мишкин? — голос Славки прервал мои размышления. — И… хватит столбик обнимать. Он этого всеравно не оценит.
Тут-то я и обнаружил, что, ухватившись за столб навеса, впился взглядом во вполне мирный катушечный магнитофон. Мрачные мысли разбежались под Славкиным взглядом.
— Работает? — указывая на магнитофон, неизвестно зачем спросил я у продавца.
— Конечно! — расплылся полупьяный мужичок в грязном свитере.
Он водрузил на своего мастодонта катушку, протянул ленту, что-то щёлкнуло и захрипело: «It’s a happening…» Отвратительное кваканье динамиков окончательно вернуло меня к жизни… Славка?
Славка стояла у торца прилавка и перелистывала какую-то книгу. Я подошёл к ней сзади и, обняв, заглянул через плечо. Книга была не очень старая — что-то около ста лет. Владельческий переплёт. Латиница. Непонятный язык.
ebooksa